головы «хвалит» его за то, что он так умело запарковался, при этом смотрит почему-то на меня.

Рик говорит:

— Точно здесь. Он написал.

— Ты уверен? Он, по-моему, прикололся просто.

— Да не, с какого хера он будет прикалываться. Вон тачка его.

Не смотрю на тачку Резо, вообще не смотрю из окна — выходить я все равно не собираюсь.

Вижу в зеркале, что к нам, шкандыляя, приближается девочка в хот-пэнтс и на шпильках сантиметров пятнадцати.

— Итак, ты говоришь, нам, снова, что тут нужно?.. — интересуюсь глухо.

— Кати… — говорит Рик не просительно, но мягко и серьезно, так, что я явственно улавливаю все в его голосе — и как важна для него эта сделка, и что без меня он ее не заключит и, чтобы я взяла себя в руки, пересилила себя, а это значит: вышла из машины, закрыла глаза, заткнула уши, «дышала через рот» и… просто пошла за ним.

Я выхожу, и девочка в хот-пэнтс останавливается, разворачивается на своих шпильках и отшкандыливает в другую сторону. Вернее, отхрамывает. Я нечасто таких вижу и мне жаль и ее ноги, и ее саму.

Пока я соображаю, не одна ли это из тех двадцати-тридцати процентов кокаинщиц-героинщиц из Восточной Европы, работающих здесь на улице, девочка уже находит себе маленького беловолосого дедушку с палочкой и в шляпе — или это он ее находит. Дедушка берет ее под локоть и держится за нее, а она очень медленно — он, видимо, не может быстрее — доползает с ним до подворотни и заводит его туда.

Слева в филиале «Вулворс» предлагают укороченный бомбер серебристого цвета, уцененный до десяти евро. Да, соображаю отвлеченно, лето же. Справа расположился многоэтажный угловой секс-шоп, именующий себя «ЛСД» — вряд ли там реально продают LSD. Любовь-секс-и чего-то там на букву «Д»? Пока размышляю над расшифровкой этого «Д», заходим внутрь.

Это не наш объект, а потому «действующее». Сейчас они закрыты — корона, а может, рано еще. У них ничего не горит и не мигает, и лишь угадывается освещение, выполненное в сиренево-розовых тонах. Я разочарована.

— Привет, дорогой.

Тут всех так встречают или симпатичная полноватая девушка-шатенка за барной стойкой — единственным островком неонового света — реально с ним знакома?

— Привет, Оливия.

Вариант «бэ». Или вариант «цэ» — он прочитал имя у нее на карточке в форме сердечка, приколотой чуть пониже мощного соска, угадываемого под тканью белой футболки на не менее мощной груди. Если последнее, значит, на размер ее пялился? Забавно.

— Как ты?

— Нормально.

— С сестренкой? — явно подкалывает она.

— Это Катарина, — качает он головой. — Знакомься.

Спасибо, что засветил. Еще бы фамилию сообщил и номер телефона.

— Привет, — приятно улыбается мне Оливия.

Я стараюсь улыбнуться ей по возможности так же и подавляю в себе желание спросить, где у них тут туалет. Кроме того, отгоняю досаду на то, что только что, услышав, как она говорила с ним, подметила в ее тоне собственнические нотки.

Но мне не дают побеседовать с Оливией и получше рассмотреть интерьер тоже не дают. Возле стойки нас берет «под белы руки» некий громила и навигирует налево, за стойку — и «вглубь». Я разочарована вдвойне.

По смежному коридорчику громила заводит нас в офисный застенок «Вулворса» по соседству, в котором, окруженный еще двумя прихлебателями, нас встречает Резо.

Этот ублюдок специально все это устроил. Он не ожидал, что я и бровью не поведу, да что наоборот — чуть-чуть не начну возмущаться, что в этом застенке отстойно и требовать, чтобы меня вернули в пуфф, там в лаунже кресла вон какие мягкие, я ж видела, а тут… да тут даже стульев только два. Понятно, возмущаться я не начинаю и требовать ничего не требую, да и громила по знаку Резо приносит мне стул, на который сажусь и застываю в состоянии, похожем на каталептический ступор.

Это состояние, однако, помогает мне немного попривыкнуть и, спокойнехонько раскинув ноут, устроиться за ним с самым что ни на есть невозмутимым видом, а это значит: не дергаться, не смущаться, не хихикать, не кусать губы, не запинаться, не встревать и не болтать без приглашения, словом, вести себя почти так же непринужденно, как давеча в Нойштрелице. И почти не думать о том, что… да блин… видела бы меня сейчас моя мама… а папа… а Эрни…

А вот для присутствующих мужчин, кажется, и место, и обстановка самые что ни на есть обыденные и ведут они себя тоже, как им подобает — Резо начинает трагически рубиться за каждый цент и каждый лишний день сроков, а Рик спокойно с ним торгуется, выруливает на мою идею о страховке, пару раз подключает меня «подтвердить» и «разъяснить» насчет бюрократических деталей. В итоге он договаривается, а я синхронизирую документ.

Кажется, не только ему была важна эта сделка — Резо, хоть крови попил, явно доволен, что договорились. Теперь он объявляет тоном, не терпящим возражений:

— Ну, пошли сбрызнем.

Одного из мужиков посылают к беспроводному принтеру — пасти отправленную мной туда распечатку. Нас эскортируют «по коридорчику» обратно, где… о-о-о… кажется, теперь открылось все. И все вот-вот заработают. И откуда так быстро понабежали. И так много их. Да не могли мы там так долго сидеть, едрена медь…

Кресла тут и правда мягкие, упорно твержу себе, стараясь не пялиться на девочек и не обращать внимания, если кое-кто из них пялится на меня любопытно, злобно или насмешливо. Вместо этого пялюсь на сиреневый, под стать креслам, бархат барной стойки, такой, е-мое, сиреневый, что об него глаза сломать можно. Надеюсь, никто из них не думает, что я пришла устраиваться на работу.

Где там, думаю, этот козел с бумажками, от руки их, что ли, пишет. У меня тут сейчас куриная слепота начнется, если никто из этих баб мне раньше по башке не надает. А эти гады, что собрались тут вокруг меня, только посмеются надо мной. Вот где впору стать мужененавистницей. Хотя кажется, «этим бабам» тут вообще шаг влево — шаг вправо лишний делать нельзя, тем паче — еще какие-либо несанкционированные