— Так, так. Значит, пришли просить о замене двойки более приличной отметкой? — Перовский уже не скрывал насмешки.

— Чапаев никогда не просит милостей, товарищ профессор, — вспыхнул Василий Иванович.

— Зачем же вы в таком случае пришли? — спросил Перовский.

— Трудиться, товарищ профессор! Чтобы вы сегодня сорок потов согнали с меня, а завтра, да при всей честной аудитории, так прошпыняли, чтобы все знали, кто такой Чапаев! — И, подкрутив правый ус, прибавил: — За честь красного начдива пришел драться, товарищ профессор!

— За честь красного начдива? — переспросил Перовский. — А вы знаете, в этом есть что-то гордое и благородное! Сдаюсь и преклоняюсь. Прошу к карте.

— Слушаюсь! — Чапаев подошел к карте, над которой работал Перовский, взял в руки указку.

— Покажите, пожалуйста, Апеннинский полуостров, — попросил Перовский.

— Пожалуйста, — ответил Чапаев. — Дамский сапожок у него примета.

— А вы действительно потрудились, — удивился Перовский. — Найдите Верден и доложите о нем все, что вам известно.

— Верден, — уверенно начал Чапаев, — это отлично построенная крепость. А знаменита она стойкостью французских солдат и глупостью германского командования.

— Извините, но я не понимаю, — в недоумении развел руками Перовский.

— Что непонятного? — удивился Чапаев. — В наше время крепость надо не штурмовать, а обходить, отрезать ее от всех питательных пунктов, чтобы крепостной гарнизон или с голоду подох, или пардону попросил.

— А ведь в вашей мысли есть нечто интересное, — снисходительно заметил Перовский. — Попытайтесь разыскать реку Рейн, и на этом мы закончим.

— Рейн? Слыхал такую. — Расстегнув шинель и смахивая нот со лба, Чапаев сосредоточенно стал водить указкой по карте.

— А течет она, между прочим, по самой культурной полосе Западной Европы, — заметил Перовский.

— Ишь ты! А я ищу и думаю: почему никак не зацепляюсь, а она, оказывается, из культурных особ. Ну и прячется от меня как черт от ладана. И все-таки… Ага! Попалась. Вот! — радостно воскликнул Чапаев.

— Между прочим, в минувшую войну на этой реке произошло большое историческое сражение и закончилось оно в пользу одного иностранного государства. Не скажете, какого?

— Вот этого не знаю, — ответил Чапаев.

— А не знать таких элементарных вещей начдиву по меньшей мере неудобно, — укорил его Перовский.

— Что правда, то правда, — с сердцем выпалил Чапаев. — А помнить бы надобно и всему русскому народу, чтобы лучше знать бездарность царского генералитета.

Перовский нахмурился. А в глазах Чапаева сверкнула искорка, и он тоном простака, с расстановкой проговорил:

— Слышь, профессор! А не разыщете ли вы такую речонку, которая Солянкой зовется?

— Солянкой? — переспросил Перовский.

— Именно Солянкой, — подтвердил Чапаев, добродушно смеясь умными, хитроватыми глазами.

— Совершенно незнакомое название. Однако попробую, — сказал Перовский и взял указку.

— А название, между прочим, — решил отыграться Чапаев, — нашенское, степное. И течет эта речушка по родной земле, как Рейн по Европе.

— И по — видимому, в приволжских степях? — высказал предположение Перовский.

— Так точно. И я на этой Солянке двенадцать боев выдержал, — как бы между прочим заметил Чапаев, — и все в пользу Советской власти.

— Все может быть, все может быть, — смутился Перовский.

— И еще скажу: не знать своей родной земли, — торжествуя, продолжал Чапаев, — преподавателю академии по меньшей мере неудобно, товарищ профессор. А римляне, наверное, по такому случаю что-нибудь говорили. А?

— Слушатель Чапаев! — воскликнул Перовский, отбрасывая в сторону указку. — Я бы просил вас…

— А вы не горячитесь. К слову сказать, не поймем мы друг друга в этой академии. Языки у нас разные: у вас римский, а у меня русский.

Чапаев, застегивая шинель и глядя на карту, испещренную зловещими синими стрелами, направленными на Москву с окраин России, заметил:

— А здорово нарисовано, с любовью, товарищ профессор. Досмотреть на эту карту — и душа в пятки уйдет. Только в жизни-то не так может обернуться. Словом, академия.

— Да, да! — несколько растерянно согласился Перовский. — Вы правы. Именно академия. В ней всю жизнь учат тому, что мало встречается в жизни.

— Вот — вот, это хотел сказать и я, — хитровато улыбнулся Чапаев, надевая черную папаху с широкой красной лентой поперек.

— Куда же вы? — решил быть вежливым Перовский.

— В школу-то я мало бегал, товарищ профессор, — ответил Чапаев. — Некогда было. Все больше скот на пастбище гонял. Но помню, как однажды учительница читала:

Мне ли, молодцу разудалому, зиму — зимскую жить за печкою…

— Пойду рапортец строчить об отчислении. А то, чего доброго, без нашего брата на фронте и в самом деле эти стрелы в спины воткнутся землячкам.

— Рапорт об отчислении? А как же с учением?

— Подожду маленько. Рановато меня сюда запичужили. Рановато по всем статьям. И по духу, и по обстановке. Сейчас мне не в академии надо сидеть, а ваши намалеванные стрелы резать. — Чапаев подошел к двери. — Да — а, — вдруг остановился он. — Солянку, между прочим, не ищите. Я вчера с лупой всю карту просмотрел и не нашел. Но вы, товарищ профессор, на карте ее намалюйте, она хоть; и мала, но нашенская, советская! Счастливо оставаться! — И, широко улыбнувшись, вышел…

И. С. Кутяков, в свою очередь, поведал о том, что в академии профессор (фамилия не называется. — Авт.) задал В. И. Чапаеву вопрос о реке Неман. Приведем выдержку из воспоминаний Кутякова:

Далее Кутяков пишет: