А теперь обратимся к роману «Все ураганы лицо».

«— Его (Чапаева. — Авт.) нужно отозвать, — сказал Фрунзе Новицкому. — Я изучал бои и операции, проведенные им. Это талантливый полководец, самородок. В академию пошлем, когда отвоюемся. Тут земля горит под ногами, а его будто специально отправили. Характер, видите ли, не понравился.

Отзывать не пришлось. С быстротой молнии распространился слух: Чапаев вернулся! Сбежал из академии… Дежурный по штабу доложил командарму:

— Чапаев просит принять его.

Михаил Васильевич и Новицкий переглянулись.

— Легок на помине. Сейчас начнет нас костерить да размахивать саблей, наподобие своего воспитанника Плясункова. Пусть войдет!

В кабинет медленно и как-то даже застенчиво вошел худощавый человек среднего роста, выбритый, гладко причесанный, одетый в новенький френч, в сапоги — бурки мехом наружу. Да Чапаев ли это?! Может быть, дежурный что-нибудь напутал? Но когда вошедший вытянулся и по всей форме доложил о прибытии, сомнения рассеялись. Так вот он какой, Чапаев!..

— Здравствуйте, Василий Иванович! Присаживайтесь. Откомандировали?

— Сбежал, товарищ командарм. Тут кровь льется, а я в тылу сижу, книжечки про войну почитываю. Муторно стало…

Голос у него был глухой, тихий. Только нервно подрагивающий ус да сурово сдвинутые брови, временами ломающиеся, выдавали его волнение. В нем сразу же угадывался характер сильный, непреклонный.

— А ведь я знаю, почему вы тогда отменили приказ начдива Захарова и сами, будучи устраненным, взяли на себя командование! — сказал Фрунзе.

Чапаев насупился, стал закручивать ус. Но не произнес ни слова. Слушал.

— Сердце у вас не выдержало, так я полагаю. Приказ начдива, в самом деле, был ошибочный. Вы это видели и решили: семь бед — один ответ. И выиграли бой! Ну а если бы не выиграли, не освободили Николаевск? Вы знали, что вас ждет?

Глаза Чапаева блеснули. И тут Фрунзе понял, сколько в этом сухощавом маленьком человеке огня.

— Знал. Но ведь нужно было взять Николаевск! Захаров приказал Кутякову идти в лобовую атаку, а Плясункову отходить на Давыдовку. Извините за выражение, но это был непродуманный приказ. Всех людей положили бы и город не взяли. Я приказал разницам зайти в тыл чехам. Ну а с пугачевцами отвлекли огонь артиллерии противника на себя. Вот когда разницы ударили с тыла, я и повел пугачевцев в лобовую… Не могли мы не взять Николаевск, не имели права!

— Блестящая операция! Я знаком с ней по документам и по рассказам товарища Плясункова.

Скованность Чапаева пропала. Они заговорили о проведенных боях, о победах и неудачах, о перестройке армии. Впервые Василий Иванович встретил такого внимательного и понимающего все командарма. А Фрунзе незаметно наблюдал за ним, изучал. И снова была радость открытия. Нет, не такой Чапаев, каким пытаются изобразить его все те, кто привык судить о человеке не по его делам, а по словам. Кому приятно слышать в свой адрес резкое, изобличающее слово? Чапаев лишен лицемерного, подхалимского лукавства. Не за чинами пришел он в революцию. Он служит революции, а не начальству. И если кто-то, возомнивший себя высоким начальником, непререкаемым авторитетом, отдает заведомо вредные приказы, Чапаев сперва пытается доказать, а если от него небрежно отмахиваются, взрывается. Он дисциплинирован, в высшей степени дисциплинирован. Но орудием чужой злой воли не будет никогда. В нем слишком развито классовое чутье, и это иногда приводит к конфликтам с теми, кто, по его мнению, плохо служит революции…»

Самородок-то самородок, но имеет великолепную тактическую подготовку. И что такое — самородок? Другому в училищах да академиях вдалбливают азы военной науки, да проку мало. Ведь в конечном итоге главное — не формальное усвоение каких-то истин, а умение самостоятельно думать, находить единственно правильное решение. Именно как военному разведчику на фронте Чапаеву всякий раз приходилось думать самостоятельно, изощренно. Его ум уже тогда был обострен до предела. Приходилось знать не только тактическую, но и стратегическую обстановку, подмечать, накапливать факты. Ведь давно известно, что голова роты — не офицер, а фельдфебель, самый умный, самый трезвый человек в подразделении.

У Чапаева, как и у Фрунзе, военная струнка изначально, ее исток — в здравом, практическом рассуждении: чтобы разбить, уничтожить врага, нужно уметь воевать, а идеология у нас в крови испокон — смерть паразитам, смерть наемникам капитала, смерть державным венценосцам, смерть изменникам, трусам, малодушным! Дело труда восторжествует! Утвердите его победу всей мощью наших штыков! Чтобы жизнь для всех приобрела большой, настоящий смысл, кто-то за это должен заплатить своей кровью. Весь мир раскололся на красных и белых. Есть еще розовенькие, пытающиеся прибрать все к рукам. Но с ними разговор особый… Розовый лишай на красном теле революции не сразу разглядишь.

Сейчас Чапаева изумляло одно: его понимают! Ему сочувствуют. И не ради самого сочувствия, а именно в силу понимания самого затаенного в его душе. Командарм высказывал те самые мысли, которые беспрестанно одолевали Василия Ивановича, произносил те самые слова, которые рвались с его губ. Никаких недомолвок: все прямо, чисто, по партийному, по пролетарски.

— Я рад был с вами познакомиться, Василий Иванович, — сказал Фрунзе. — Можете вступать в командование Александров — Гайской группой. Это, правда, меньше, чем дивизия, но зато больше, чем бригада.

Все, о чем утверждают Шабуцкий, Колесников и другие, не имеет под собой никакой основы. Чапаев ушел из академии по собственной инициативе, еще раз продемонстрировав свой партизанский характер. Немаловажное значение, видимо, сыграло и требование начальника академии А. К. Климовича «через два месяца от начала курсов в академии сдать экзамен по программе командных пехотных советских курсов». К этому Василий Иванович с его незаконченной церковно — приходской школой не был готов.

Особое удивление вызывают слова Фрунзе о том, что он якобы, «изучал бои и операции», проведенные Чапаевым. Непонятно и как мог Михаил Васильевич изучать эти бои и операции? Ведь военному комиссару округа боевые документы не представлялись, а описание боев какой-либо стрелковой дивизии в начале 1919 г. еще никто и не думал составлять. Первые работы о боевых действиях дивизий появились только в начале 20-х гг. прошлого века. Среди них труд М. Кузнецова «К истории 20-й стрелковой дивизии. Июль 1919 — июнь 1921» (Ереван, 1921), «Исторический очерк 27-й Омской стрелковой дивизии РККА» (М.; 1923), «Пятьдесят первая Перекопская дивизия» (М., 1925) и др. Об операциях вообще не может быть и речи: их проводят армии и фронты, но не бригады или дивизии. Документы, подчеркнем, однозначно свидетельствуют, что Чапаев самовольно покинул академию. В приказе по академии от 14 мая 1919 г. говорилось: