Экран погас.

— Все? — спросил Столяров.

Гарин помотал головой и ткнул пальцем в бегунок воспроизведения, который показывал только середину записи. Сказать то же самое вслух Олег не рискнул. Ему хватило и одной отдавленной ноги.

Через три секунды, когда на экране возник новый кадр, Гарин упал на колени и поднес КПК к самому лицу. С экрана на него смотрела Марина, вся осунувшаяся, непричесанная, в каком-то сером свитере грубой вязки, который она никогда бы не надела по своей воле… но живая. Живая!

«Она жива, она жива…» — шептал Олег. Не сразу он начал понимать то, о чем говорила любимая.

— …сказала, что у нас есть деньги. У нас же есть, правда? Но им, похоже, был нужен не выкуп, а… я не знаю что. Сначала меня держали в какой-то яме и кормили… я не знаю чем. Но не свининой, это уж точно. Потом засунули в какой-то самолет. То ли грузовой, то ли… не знаю. Было всю дорогу холодно, и трясло ужасно. Из самолета в какой-то грузовик. Я ехала в кузове среди бочек. Я не знаю, где я сейчас нахожусь, но, Олеж… Я видела мертвого человека! Он был точно мертвый, без половины черепа, но он ходил! Представляешь? Да, и… Олеж! Я не знаю, что от тебя нужно этим людям, но если это что-то плохое, то ты лучше не делай, ладно? Если плохое, то не делай. А я боюсь, что это очень плохое. И еще, Олеж…

На этом запись обрывалась.

— Она жива! — очень-очень тихо, словно боясь разбудить спящего, сказал Гарин. В его глазах, когда он поднял их на Михаила, стояли слезы. КПК с погасшим экраном Олег баюкал в ладонях, как величайшее сокровище в мире. — Ты понял? Она жива!

— Как такое может быть? — пробормотал Столяров. — Как такое может быть? Ты же сам похоронил ее.

— Я не знаю! — Гарин рассмеялся сквозь слезы. — Я похоронил гроб. Мне выдали гроб, кольцо и несколько страничек паспорта. Я похоронил гроб. Не Марину! Она может быть жива! И она жива.

— Но ты ведь опознал кольцо?

— Да. «Никогда не расставаться». Это ее кольцо. Но это ведь… только кольцо. Кольцо, не Марина! Ты же сам видел… — Гарин протянул Михаилу КПК и тут же снова прижал его к груди, как будто боялся потерять.

— Да. Да, я видел… — Столяров мучительно подбирал слова. — Но погоди, Олеж…

— Олеж! Ты слышал? Олеж! Она всегда называла меня так. Только она.

— Хорошо, хорошо… Я понимаю, ты сейчас немного не в себе…

— Я в себе! — горячо возразил Олег. — Я впервые в себе, с тех пор как… грохнулись эти чертовы самолеты. Я не понимаю, что тебя не устраивает, Миш. Все же хорошо! Марина жива. Она где-то здесь. Мертвый человек, который ее напугал, это наверняка зомби. Она в Зоне. И мы найдем ее. Ты же поможешь мне? — Когда Михаил не ответил сразу, Гарин нахмурился. — Ладно, как хочешь, я сам ее найду!

— Как ты собираешься ее искать?

Олег снова улыбнулся. Он пребывал в таком шатком состоянии, когда эмоции сменяют друг друга быстрее, чем картинки в калейдоскопе.

— Легче легкого! Вспомни первую запись. Марину похитил Коршун. Он спрятал ее где-то в Зоне. Это место сохранилось в его памяти. Он погиб в «венце». Ну же! Сложи два и два!

— Как же ты не поймешь… — вздохнул Столяров.

— Никак не пойму! Это сработало с Дизелем, сработало с Якутом. Почему ты сомневаешься, что это сработает с Коршуном?

— Я не в этом сомневаюсь, — наконец собрался с мыслями Михаил. — Коршун не просто так погиб в «венце». Он сидел здесь и ждал, когда я приду и убью его. В «венце»! Он целенаправленно провоцировал меня. Он практически сам спустил курок. И его смерть — это всего лишь часть какого-то плана, из которого мы с тобой не в состоянии понять и десятой части. Это ловушка! Стопроцентная ловушка!

— Пусть так, — серьезно кивнул Гарин. — Пусть ловушка. Но мне нечего терять. Я все давно потерял, понимаешь? И вдруг выясняется, что я еще могу вернуть все обратно. Ты думаешь, я упущу этот шанс? Ты думаешь, твои пули и гранаты остановят меня? Нет, Миша, нет! Хочешь — убей меня, но я это сделаю. Она нужна мне, понимаешь? Нужна!

— Да я понимаю, — простонал Столяров. — Как ты не поймешь…

— Тогда помоги мне, — негромко попросил Олег. — Когда ты пришел ко мне три дня назад и попросил о помощи, я пошел с тобой. Теперь я прошу тебя. Я не справлюсь один, Миша. Пожалуйста, помоги мне.

С минуту Михаил молчал, кусая губу. Потом вздохнул и покачал головой.

— Сними хотя бы старый «венец», — сказал он.

— Да, ты прав. Пусть пока побудет у тебя.

Гарин передал Столярову свой «венец» и протянул руку за тем, что был на голове у Коршуна. «Протяни руку и узнай» — так, кажется, сказал покойник. Лицо и волосы Коршуна были залиты кровью, но к темному тяжелому обручу у него на лбу не пристало ни капли. Олег взвесил новый «венец» в руке. Он был абсолютно таким же, как прежний. Ну ни малейшей разницы!

— И лучше сразу сядь, — посоветовал Михаил. — Все равно же грохнешься. Вдруг я не подхвачу.

— Хорошо.

Олег сел на пол, мысленно произнес: «Господи, пожалуйста!» и надел на голову «венец».

В следующее мгновение черты его лица исказились, а глаза полезли из орбит.

— Это могильник, Миша! Натуральный могильник! — простонал Олег и привычно грохнулся в обморок.

Боль была красного цвета. Она пульсировала под веками. Он не мог открыть глаза, но все равно видел пол и часть стены, хотя в комнате не было ни света, ни окон, а дверь, уходя, захлопнули его убийцы. Красная боль проникала сквозь веки и немного освещала темную комнату.

Он слышал хлюпанье и бульканье. Хлюпанье, как в прохудившемся резиновом сапоге, и бульканье, как в бокале с коктейлем, в который кто-то дует через соломинку. Хлюпанье раздавалось каждый раз, когда он делал вдох, бульканье — на выдохе. Он догадывался, что слышит звук собственного дыхания. Он понимал, что хлюпанье и бульканье скоро прекратятся, и уже не возражал против этого.

Он чувствовал, как пол становится теплым и липким от крови. Он не мог понять, почему до сих пор не потерял сознание. Каждый раз, когда ему казалось, что больнее уже не может быть, боль усиливалась. Он не мог этого выдержать, ни один человек не смог бы этого выдержать, но у него не было выбора. Когда красная боль начала понемногу темнеть, он решил, что пришло время умирать. Он даже успел этому обрадоваться. Как оказалось, зря.

— Ну, ну, ну, ну! — сказал знакомый голос. — Вот только не надо строить из себя умирающего!

— Я не строю. Я правда умираю, Хозяин, — возразил он.

— Чепуха! Ты видел, какие туфли я ношу?

— Туфли? Я не понимаю… Мне трудно… уловить мысль.

— А ты напрягись! Туфли. Которые ты сто раз видел на мне. Какие они?