собирала в детстве, исчезли. Так же как и три года, в течение которых я писала. У меня была папка, полная стихов, которые имели для меня реальное значение. Все пропало.

Когда я увидела пустые полки, то почувствовала непреодолимую грусть. Я думала о страницах, которые писала сквозь слезы. Я никогда не хотела публиковать их или что-то в этом роде, но они были важны для меня. А моя семья выбросила их на помойку, как и меня.

Тогда я взяла себя в руки и подумала: Я могу купить новую тетрадь и начать все сначала. Мне многое пришлось пережить. Причина, по которой я жива сегодня, в том, что я познала радость.

Пришло время снова найти Бога.

В тот момент я примирилась со своей семьей - то есть поняла, что больше не хочу их видеть, и смирилась с этим.

46

Назначенный судом адвокат, который был со мной на протяжении тринадцати лет, никогда особо не помогал, но во время пандемии я начала задумываться, не использовать ли его в своих интересах. С молитвенной настойчивостью я стала разговаривать с ним дважды в неделю, просто чтобы обдумать свои возможности. Работал ли он на меня или на моего отца и Лу?

Пока он обходил этот вопрос, я думала: “Похоже, ты не веришь в то, что я знаю: Я знаю, куда иду. Я иду до конца, чтобы покончить с этим. Я могу сказать, что ты не собираешься доводить дело до конца”.

Наконец наступил переломный момент. Честно говоря, он больше ничего не мог для меня сделать. Я должна была взять все в свои руки.

Публично я молчала обо всем этом, но мысленно молилась о том, чтобы все закончилось. Я имею в виду настоящую молитву…

* * *

Итак, в ночь на 22 июня 2021 года из своего дома в Калифорнии я позвонила в службу 911, чтобы сообщить о злоупотреблении отцом правами опекуна.

Время между тем, как я начала настойчиво добиваться прекращения опеки, и тем, как она наконец закончилась, было тяжелым периодом неопределенности. Я не знала, как все обернется. Тем временем я еще не могла сказать отцу “нет” или проложить свой собственный путь, и мне казалось, что каждый день на очередном потоковом сервисе выходит очередной документальный фильм обо мне. То же самое происходило, когда я узнала, что моя сестра собирается выпустить книгу.

Я все еще находилась под контролем отца. Я не могла ничего сказать в свое оправдание. Мне хотелось взорваться.

Смотреть документальные фильмы обо мне было тяжело. Я понимаю, что сердце у всех было на месте, но мне было обидно, что некоторые старые друзья говорили с режиссерами, не посоветовавшись со мной. Я была шокирована тем, что люди, которым я доверяла, вышли на съемочную площадку. Я не понимала, как они могли так говорить обо мне за моей спиной. Если бы это была я, я бы позвонила своей подруге, чтобы узнать, можно ли говорить о ней.

Было столько догадок о том, что я должна была думать или чувствовать.

47

“Мисс Спирс? Вы можете смело обращаться ко мне”.

Голос прозвучал в телефонной трубке. Я находилась в своей гостиной. Это был обычный летний полдень в Лос-Анджелесе.

23 июня 2021 года я наконец-то должна была выступить в суде по делам о наследстве Лос-Анджелеса по вопросу опекунства. И я знала, что мир слушает меня. Я готовилась к этому уже несколько дней, но теперь, когда момент настал, ставки казались непомерно высокими. Не в последнюю очередь потому, что, поскольку я попросила сделать слушания открытыми для публики, миллионы людей будут слушать мой голос, как только я закончу говорить.

* * *

Мой голос. Он был повсюду, по всему миру - на радио, на телевидении, в Интернете, - но во мне было так много частей, которые подавлялись. Мой голос использовали для меня и против меня столько раз, что я боялась, что теперь никто не узнает его, если я буду говорить свободно. Что, если они назовут меня сумасшедшей? Что, если они скажут, что я лгу? Что, если я скажу что-то не то, и все пойдет кувырком? Я написала так много версий этого заявления. Я перепробовала миллион способов, чтобы сделать все правильно, сказать то, что нужно, но сейчас, в тот момент, я так нервничала.

И тогда, преодолевая страх, я вспомнила, что есть еще вещи, за которые я могу держаться: мое желание, чтобы люди поняли, через что я прошла. Моя вера в то, что все это может измениться. Моя вера в то, что я имею право испытывать радость. Я знала, что заслуживаю свободы.

Глубоко прочувствованное ощущение, что женщина во мне все еще достаточно сильна, чтобы бороться за то, что правильно.

Я подняла глаза на Хесама, который сидел на диване рядом со мной. Он сжал мою руку.

И вот, впервые за то время, которое мне показалось вечностью, я начала рассказывать свою историю.

Я сказала судье: “Я лгала и говорила всему миру, что со мной все в порядке и я счастлива. Это ложь. Я думала, что если буду говорить так часто, то, возможно, стану счастливой, потому что я все отрицала… Но теперь я говорю вам правду, понимаете? Я не счастлива. Я не могу спать. Я так зла, что схожу с ума. И у меня депрессия. Я плачу каждый день”.

Я продолжила: “Я даже не пью алкоголь. Я должна пить алкоголь, учитывая, через что они заставляют проходить мое сердце”.

Я сказала: “Я хотела бы оставаться с вами на телефоне вечно, потому что, когда я заканчиваю разговор с вами, я вдруг слышу одни “нет”. И вдруг я чувствую, что на меня ополчились, что надо мной издеваются, что я чувствую себя брошенной и одинокой. И я устала чувствовать себя одинокой. Я заслуживаю тех же прав, что и все остальные, - иметь ребенка, семью, все эти вещи и даже больше. И это все, что я хотела вам сказать. И большое спасибо за то, что позволили мне поговорить с вами сегодня”.

Я едва дышала. Это была первая возможность выступить публично за столь долгое время, и на меня вылилось миллион чувств. Я ждала, как отреагирует судья. Я надеялась, что получу хоть какое-то представление о том, что происходит в ее голове.

“Я просто хочу сказать вам, что я, конечно, понимаю