Удивление на границе с восторгом протравило каждую клеточку. Доползло до кончиков пальцев и заморозило тело в неестественной позе. Словно во сне я почувствовала, как Зейдана пихает кусочек бумаги с адресом в мою окаменевшую ладонь. Ярко-голубая юбка мелькнула в воздухе, подняв маленький ураган, звякнула камушками и растаяла. Лишь когда дверь захлопнулась, выпроводив Зейдану в теплые объятия третьего сезона, я рискнула развернуть послание.

Повертела записку перед глазами, вглядываясь в буквы адреса. Словно они могли сказать мне больше, нежели сообщить о местоположении дома Бессамори. Стоит ли идти? Если Анацеа Бессамори начнёт расспросы с ковырянием ран, я не выдержу.

Сжала пальцы. Бумага заскрипела в кулаке. Я пойду! Соберу волю в кулак и попытаюсь провернуть это дело. Попытка не пытка.

Покровители не предоставляют шансов просто так.

Перед визитом к Бессамори я заскочила в гостиницу, приняла душ и поменяла платье. Не рискнула соваться в элитный квартал в старье с катышками на локтях: не приведи Покровители, засмеют. Поэтому мой выбор пал на благородный атлас, украшенный кружевом ручной работы, с бисерной расшивкой. И на пиджак с длинным рукавом. Показывать ссадины прародительнице клана Бессамори я не собиралась.

Эффект заклинания ослабевал. Казалось, что волны нарастающей боли отпечатываются на моём теле новыми синяками. Скрыв следы вчерашних баталий под слоем белил и уложив волосы, я с опаской спустилась в ресторан. Голод разыгрался не на шутку: после вчерашнего запоздавшего ужина у меня и крошки во рту не было. Он вымотал меня так, что я готова была перетерпеть и громкую музыку, и толкучку, и косые взгляды, и пьяных соседей по столу.

Вопреки ожиданиям, помещение встретило уютным запахом топлёного масла и тишиной. По прогретому дереву стен плыли квадраты солнечных бликов и кружевные тени. За редкими столиками рассиживались постояльцы, черпая суп и поддевая мясную нарезку.

Я прижалась к стене, пытаясь сделаться незаметной. Прошла поближе к сцене и опустилась за столик в тёмном закутке. Официантки среагировали мгновенно: уже через несколько секунд мне протянули меню. Вскоре на столе задымилась огромная тарелка говяжьей селянки. Зазолотились кружевные блинчики, сложенные вчетверо, с крупной россыпью икры поверх. В довершение мне подали разноцветный салат из овощей со сметанной розочкой и веточкой розмарина, прозрачные ломтики имбиря, щедро вывалянные в сахаре, и бокал горячего отвара.

– И что, – изумилась я, глядя на аппетитное великолепие, которое уже хотелось съесть, – неужели всё бесплатно?

– Совершенно бесплатно, – улыбнулась официантка, расправив кожистые крылышки. Откровенное платье из прозрачного шёлка едва покрывало её тело. Почему, ну почему они заставляют своих работниц так одеваться? – Это постановление старшего господина. Никто из постояльцев не платит за еду.

Развернувшись, нефилимка засеменила к сцене. Половицы застонали под её туфлями, и воспоминания послушно воскресили дом Йозефа. Одна доска в нашей гостиной пронзительно ныла, когда на неё наступали. И охала человеческим голосом, когда вставала на место… Какой же далёкой казалась жизнь, что я оставила позади!

Дом Йозефа за двенадцать годовых циклов стал для меня и лучшим убежищем, и самой страшной тюрьмой. Я сроднилась кровью с каждым камнем в его стенах. Каждая половица там была молчаливым свидетелем нашей медленной агонии. Потому я и не понимала, о чём говорит моя тоска и боль в груди. То ли молит вернуться в родные стены, то ли – умчаться подальше.

Как ни крути, имелось у Йозефа одно существенное достоинство. С самого первого дня он казался мне раскрытой книгой. Йозеф был предсказуем, как заученное наизусть стихотворение, и в наших отношениях не оставалось места для форс-мажоров. Я точно могла предугадать, когда он разъярится, успокоится или попросит есть. Потому и терпела так долго: мне было удобно.

Даже сейчас мне не нужно было раскладывать карты или обращаться к пророчице, чтобы увидеть будущее. Пройдёт пара дней, и Йозеф явится за мной в амбулаторию. Откипит ярость, проявится раскаяние – и придёт. Может, даже притащит с собой букет цветов, в первый раз за четыре последних цикла. И тогда я возненавижу себя, но растаю. Опять поверю в лучшее, наступлю с разбега на те же грабли, но прощу. И вернусь в свою вечную темницу, втайне радуясь, что всё закончилось. А потом песня в который раз пойдёт по наезженному кругу.

Странно, но от мыслей о прошлом глыба льда на сердце дала течь. Куда более опасным казалось настоящее с его загадками и недомолвками. Поймала себя на мысли, что страшусь Линсена с его секретами сильнее, чем Йозефа с его кулаками. То, что Морино явно темнит, можно было бы проигнорировать, если бы не существенный нюанс. Я. Нужна. Ему.

Но зачем?

Попыталась прогнать дурные подозрения. Вот только не уходили они. Подсознание, ехидно противореча, выставляло всё новые и новые аргументы, опровергнуть которые не получалось. Почему Линсен так резко изменил ко мне отношение и начал лебезить? Как он обнаружил мой дом и возницу, спрятавшегося на потаённой дороге в кустах? Почему с такой инициативой и навязчивостью помог мне с жильём, да ещё и поселил в лучшем номере бесплатно? Для чего ухаживал за мной, как за родной сестрой? Зачем обнимал, когда я плакала? И кто он: этот человек, чьи раны в мгновение ока затягиваются?

Но самый главный вопрос оказался куда страшнее. Чего мне будет стоить, если я спрошу его об этом?

Я поворочала селянку ложкой. Есть расхотелось. Навязчивые мысли, забившие голову, оказались сильнее голода.

– Вкусна ли наша пища, госпожа Альтеррони? – оторвал меня от раздумий знакомый голос.

Пахнуло терпким цветочным одеколоном. Два жёлтых глаза обожгли лицо хитрым взором. Линсен Морино, да прибрали бы его Разрушители! Как говорит народная мудрость: вспомни мерзавца, он и появится. А я ведь так надеялась, что незаметна в этом затенённом углу, за колонной.

– Спасибо, – проговорила я, опуская глаза. Одинокий солнечный луч задрожал на ресницах. – Всё очень вкусно. Как ваша нога?

– Твоими силами, Сирилла, – я услышала улыбку в его голосе. – Мне казалось, мы перешли на «ты».

– Я немного забылась. Прости.

– Никто не тревожил тебя ночью? – Линсен отодвинул стул и беззастенчиво присел напротив.

Я мотнула головой, не поднимая взгляда, и принялась перемешивать селянку. Кусочки потрохов в морковной поджарке уже не казались столь аппетитными. Жар пощипывал щёки. Линсен снова притворялся: интонации его голоса говорили сами за себя. Предъявить бы ему это! Чтобы он раскрыл карты. А потом – развернуться и уйти в своё никуда.

Надежда была призрачной, как ветер, но с каким удовольствием я её смаковала. Когда выхода нет, а ночь вокруг всё темнее, остаётся только мечтать. Карты на моих руках шансов мне не давали. Убежать не получилось бы: Линсен связал меня по рукам и ногам. Медленно, ненавязчиво и ласково затянул в свою липкую паутину, как паук бабочку. Лишь теперь я понимала, как ошиблась, согласившись поселиться в гостинице! Рвануть бы наружу, оставив всё, и плевать на трудности!