В ходовой команде «Нарвала» не было ни одного матроса, даже контрактника. Она была составлена из классных специалистов – мичманов, которые помимо срочной прослужили на флоте почти по десятку лет. Практически всем было понятно, что произошел сбой в электронике, но команды командира все привыкли выполнять беспрекословно.

Штилевое море искрилось на солнце. Команда собралась на носу перед ходовой рубкой субмарины. Моряки сняли дыхательные маски и стали докладывать командиру о состоянии на своих постах. Лисин принял решение спуститься в лодку и начать предварительную проверку систем и прежде всего наличия возгорания в отсеках. Пока было не до нарушившейся связи, на первое место вышел вопрос о живучести корабля, о спасении материальной части.

Профессор Пестряков вызвался стать участником спускаемой группы, но Лисин приказал спуститься с ним пока только инженеру Трушину, поскольку именно он мог определить возможную неисправность и причины сбоя в электронике. Если выяснится, что угрозы кораблю и экипажу нет, тогда вся команда займется ликвидацией неисправностей.

Командир стал спускаться первым, надев, как и положено в этой ситуации, дыхательный аппарат. Трушин спускался вторым. Он не знал, что Пестряков буквально через пару минут на палубе убедил моряков, что понял причину происшествия и что ему обязательно нужно спуститься вниз к командиру. Авторитет профессора в команде был непререкаемым, и никто не стал препятствовать.

В лодке Трушин принялся излагать свою точку зрения на причины аварии и предложил командиру первым делом разгерметизировать носовой отсек. Еще через три минуты старший лейтенант Лисин получил сильный удар по голове и, потеряв сознание, рухнул на пол. Аркадий Николаевич сорвал с себя ненужную маску и выскочил из отсека. Провернув кремальеру, он заблокировал запор снаружи и кинулся в командный пост.

Моряки на палубе опешили, когда поняли, что люк субмарины закрывается в аварийном порядке. Потом стали продуваться балластные системы, послышался характерный гул воды. Носовые системы заполнялись водой. Один из мичманов успел сорвать чеку, и спасательная шлюпка выскочила из гнезда, обдав всех брызгами воды. С шипением она, как живой организм, шевелилась, разворачивалась, щелкая швами. Наконец, ярко-оранжевая спасательная шлюпка развернулась полностью. Лодка уже погружалась, и моряки стали прыгать в воду и хвататься за шнуры по бокам шлюпки.

Через несколько минут на поверхности осталось только аварийное спасательное средство с пятью моряками на борту да расходившиеся круги волн от погрузившейся лодки. По самым приблизительным прикидкам, от места происшествия до МПК «Ейск» было около двух миль. За пару-тройку часов течение снесет лодку, но ярко-оранжевое пятно легко увидеть с вертолета. Но вертолет нужно еще поднять в воздух, а для этого нужно знать, что случилось ЧП и нужна поисково-спасательная операция. Время, время, время! При скорости, которую могла развить субмарина, за несколько часов она могла уйти в Турцию, в Румынию, к черту на рога.

Анатолий Константинович Пестряков не был бы профессором и ведущим специалистом в своем КБ, если бы не умел схватывать состояние системы в целом, в комплексе. Он знал современные двигатели, он их проектировал, и он прекрасно понимал, какие причины могли повлиять на то или иное поведение системы. Тем более что современные двигатели на современных военных, и не только военных, судах снабжены удаленной системой управления, перекрестной системой контроля, совмещены с системой навигации. Он просто не успел сформулировать свои подозрения, они не сразу сложились у него в голове в нечто вполне конкретное. Профессор Пестряков не был тугодумом, наоборот, он обладал очень живым умом. Просто Анатолий Константинович не сразу смог поверить, что кто-то умышленно, преследуя грязные и подлые цели, совершил это.

И для того, чтобы развеять свои подозрения либо убедиться в своей правоте, он и кинулся следом за командиром и своим коллегой внутрь субмарины. То, что он увидел, отбросило все сомнения. Он увидел, как Аркадий Николаевич ударил старшего лейтенанта по голове и принялся задраивать носовой отсек. Времени Пестрякову на принятие решения хватило. Он опять успел оценить ситуацию в комплексе и кинулся в машинный отсек на корму. За неделю плавания Анатолий Константинович научился быстро справляться с кремальерами люков. Несколько секунд, и он оказался в машинном отсеке, задраив за собой люк. Теперь что? Теперь надо воспрепятствовать злоумышленнику. Ах, каким же мерзавцем оказался этот Трушин! Кто бы мог подумать, что этот приличный с виду человек смог… Пестряков всю жизнь проработал с секретными проектами, знал их ценность, знал, что они очень и очень интересны конкурентам. А точнее, как говаривали в старину, врагам! Лодка закончила погружение, и гул закачиваемой воды в балластные системы стих. Маршевые двигатели заработали.

Аркадий Николаевич с трудом поборол дрожь в руках, но его тело продолжало бить ознобом. Решение принято, решение принято, твердил он сам себе. Теперь осталось немного. Трудно одному уследить за работой всех систем, но это не главное. Главное, чтобы лодка шла, и шла теперь уже по тому курсу, который Трушин знал. Нужно следить за локацией пространства по курсу. Глубина позволяет не опасаться надводных судов, но есть еще и подводные. А есть еще и формы рельефа, которые представляют опасность. Черное море в целом море глубокое, в нем практически нет банок и подводных возвышенностей, но все равно. И главное…

Черт! В чем дело? Мощность двигателей вдруг резко упала. Скорость, нужна скорость, иначе лодку могут засечь поисковые корабли и вертолеты. Нет, не могут, потому что работает система защиты. Они просто не смогут отличить лодку от рыбного косяка или стаи дельфинов. А может, и хорошо, что скорость упала? Что это за рыбий косяк, который несется с такой скоростью. Черт! Тяга упала еще, пошел перегрев контуров охлаждения. Трушин выругался. Если сбросить скорость до четырех-шести узлов, то можно надеяться, что система охлаждения справится, но тогда он не доберется до нужного квадрата.

Нет, доберется, его там все равно будут ждать столько, сколько нужно. Но с такими неполадками идти в сторону открытого моря было страшно. Трушина начало колотить, как на вибростенде. А если в самом деле пожар, если взрыв? Одному в этом стальном гробу! Он представил, как начнется задымление, как полыхнет пламя, как включится система пожаротушения. Теперь уже по-настоящему. Отключится электроэнергия, и лодка начнет погружаться в пучину. Медленно и… навсегда.

В панике Аркадий Николаевич схватил карты и лихорадочно стал водить пальцами. Вот… вот… Самый короткий путь по прямой! К берегам, к суше. Он же видел, южнее базы есть небольшие бухты, заливы. Загнать туда лодку, притопить, замаскировать ее. Черт, как он ее замаскирует? Не важно, как-нибудь! На месте он придумает, лишь бы добраться до спасительного и такого родного берега. А там… Волков же сказал, как в крайнем случае он может связаться с теми, кто его ждет. Волков сказал, что надо просто дать знать и ничего не бояться. Его все равно найдут, сто процентов. Даже двести, так он сказал. Потому что цена вопроса очень велика. Очень! Что же с двигателями…

Трушин пытался не думать о моряках, которые остались на корпусе лодки. Он их не знал достаточно близко, они были для него чужими людьми. Более того, удавалось думать о них как о людях военных, чья профессия в том и заключается, чтобы рисковать жизнью, быть готовыми умереть. Гаденькая мысль, но она спасала. А вот не думать об участи Анатолия Константиновича, которого он знал уже много лет, с которым проработал так долго бок о бок, бывал у него дома, знал его супругу, Трушин не мог. Его буквально сворачивало в тугой узел страха, раскаяния и тошноты. И он пытался начинать думать о своей семье, больной, обреченной жене, спасти которую он может и обязан. Но на душе все равно было очень гадко.