– Это... Мам, встань с ванны и сядь на табуретку, – я подумала, вдруг она упадет в мою пену, когда услышит. А мне самой прятаться нужно будет.

– Нет уж, я лучше постою, – мама встает.

– Ладно. Это Вера Андреевна Бондарь и ее дочка Верочка. Извини. Так получилось, – я вдыхаю воздух и опускаюсь с головой под воду, потому что в данный момент прятаться больше негде.

Странно, но под водой я вдруг поняла, что темный провальный угол в избе Федора и Ульяны был куда надежнее, и вспомнила кучу тряпья в том углу и только сейчас осознала, как спокойно под этой кучей сидела. Потому что там не было запахов. Никаких. «Лилька!.. Лилька!» – кричит кто-то издалека.

А я – Текила...

– Лилька!.. – мама взяла двумя руками мою голову и вытащила ее из воды. – Кто живет на даче Байрона?

Смотрю в ее лицо надо мной, заглатываю воздух и явно собираюсь зареветь.

– Людоед из Тульской области. По фамилии Овчар, – я сажусь и обмываю лицо якобы от пены.

– Давно? – спрашивает мама.

– Давно. С девяносто второго или третьего. Извини, мам. Что теперь будет?

– Что будет, что будет... Вылезай, я тебе расскажу, что будет.

Она вышла и оставила дверь открытой. Слышу звонок ее мобильного.

– Мам! – дожидаюсь ее лица в проеме двери и прошу: – Не говори пока никому. Это только моя гипотеза.

– Не учи меня жить, – вполне доброжелательно отвечает мама. – Позвонил чистильщик. Лизавета захотела поехать домой – никаких больниц. Обошлось.

– Можешь рассказать, как ты вышла на это захоронение? – спросила мама, когда я в халате добрела до дивана и села рядом с ней.

– Не могу. Правда, не могу. Ты сдашь меня в психушку.

– Не думай так плохо о своей маме. Какой у тебя срок беременности?

– Как сказала Лизавета, все в точности.

– Откуда ты знаешь, какой срок она назвала? – начинает заводиться мама.

– Ей видней, поверь.

– Ладно. Если ей видней, то ты родишь где-то через семь месяцев.

– Где-то через пять, – поправляю я. – Скорей всего у меня будут преждевременные роды.

– Это тоже сказала Лизавета? – повышает мама голос.

– Нет, это моя память будущего говорит, – я прилегла позади Примавэры.

– Я спрашиваю потому, что мне, вероятно, придется уехать на какое-то время, если будут найдены останки Бондарей. Не сразу. Месяца через два-три, когда определится, куда зашло расследование.

– Расследование?.. – сильно удивилась я.

– Конечно. А ты как себе это представляла? Если там действительно закопаны тела, то будет расследование.

Прижимаюсь к маме ногами.

– Я думала, что ты завтра с утра пойдешь на кладбище, зароешь эти останки в могиле Марины Яловеги и сменишь надпись на камне. Она ведь пустая, эта могила? Или?..

– Никаких «или». Но зарывать в моей могиле я ничего не буду, только статьи за незаконное захоронение мне не хватало! Я надеюсь, что отец твоего Байрона разумный человек и сразу вызовет милицию.

– А как же ты? Что будет с твоей легендой?

– Легенда!.. – хмыкает мама. – Это называлось разработкой судьбы – ни больше ни меньше. Я не понимаю, как тебя угораздило залезть во все это?

– Я сама в ужасе, – сознаюсь честно. – Ты работала с отцом, да? Вы вместе шпионили?

– Без комментариев, – мама обхватывает мои ступни ладонями и слегка пожимает.

– Ты сменила имя, чтобы тебя не нашли как жену Марка Яловского?

– Не только. У меня и личных причин хватало.

– А новая судьба – пожизненно?

– Мне это было необходимо на двадцать лет. В некоторых странах определенные статьи обвинения имеют срок давности – двадцать лет. Не беспокойся. В России мне ничего не угрожает. Но есть страна, которая может потребовать выдачи Марины Яловеги. Которая якобы умерла... – мама пощекотала мою правую пятку. – Что ж, ты все это замутила – так, кажется, у вас говорят – тебе и расхлебывать. Если мне придется скрываться, поживешь некоторое время без матери.

Некоторое время? Я посчитала, сколько еще до истечения срока давности, – получилось... семь лет!.. Сажусь и смотрю на Примавэру с ужасом:

– Семь лет? Без тебя?

– А ты как думала? Можно просто так расковырять чью-то судьбу, а потом потихоньку все спрятать в чужую могилку? Ладно, иди сюда, – Мамавера обняла меня и прижала к себе. – Рано паниковать и огорчаться. Ты огорчилась? Говори быстро – огорчилась или обрадовалась? – она отстранилась, вглядываясь в мое лицо.

А мое лицо к этому моменту уже было залито слезами.

– Ка-а-а... Как тебя зовут по отчеству?..

– Марина Федоровна. Не плачь, Лилька, ты даже маленькой не плакала, когда падала.

– А у меня есть ба-а-абушки?.. – не могу остановить этот поток слез.

– Дедушка один есть – отец Марка. Моя мать жива. Твою бабушку зовут Ульяна.

– Как?! – подпрыгнула я и сразу перестала плакать.

– Ульяна, а что?

– Ничего, это нервное, – бормочу я. – Назову внучку Ульяной.

– Смешная ты, – мама опять прижимает меня к себе. – Сначала нужно придумать имя сыну.

– Его имя уже известно. То есть... Пусть Байрон сам придумает.

– А ты не боишься рожать? – тихо спросила Мамавера.

– Я боюсь не доносить ребенка. Мам! Ты не должна уезжать далеко. Вдруг я попаду через пять месяцев в автомобильную аварию. Я сразу тогда тебе позвоню, чтобы ты приехала на это место первой, нужно Лизавету опередить. А еще лучше я тебе сейчас нарисую, где это будет! И дату точную укажу, – вскакиваю и роюсь в ящике письменного стола.

Потом бегу в коридор к рюкзаку, тащу его в комнату, достаю блокнот и ручку и прямо на рюкзаке, открыв блокнот, начинаю рисовать план.

– Лилит!

Поднимаю голову. Примавэра стоит передо мной и протягивает кусочек сахара с накапанной на него валерьянкой.

– Открой рот.

Беру сахар губами.

– Лилька, знаешь, что мы с тобой сейчас сделаем? Мы купим торт и... – она подумала и кивнула: – Обойдемся без шампанского. И съедим его – отпразднуем твою беременность. Подумать только, у меня будет внучка!.. – мама радостно обхватила лицо ладонями.

– Внук! – возмутилась я.

– Не важно. Ты какой хочешь – сливочный крем или взбитые сливки? – Мама уже в коридоре. Одевается.

– А можно мне кусок мяса? – спрашиваю я.

Мамавера заглянула в комнату.

– Ну конечно! Я знаю круглосуточную забегаловку у вокзала, там на гриле делают кур и свиные ребрышки.