и мрачнее. Под ногами шуршат бумажки от гамбургеров, а небо над головой, задернутое грузными облаками, зловеще и нагнетает тоску. Тетка с пустыми глазами обернулась на них и зарычала, увидев, как они отшатнулись. Какой‐то тип с тесемкой по лбу и с брюшком под жилетом с бахромой, ухмыляясь, приблизился, но только и сделал, что завопил, обращаясь к Вайолет: “Покрепче держите сумочку, леди!”

– А тут несколько… грязней, чем я ожидала, – неуверенно произнесла Вайолет.

– Похоже, мы припозднились, – ответил Эл, сжав ей руку в знак согласия с тем, что прошли те времена. Свой момент они упустили.

Конечно, это было разочарование, особенно если учесть, как долго пришлось им копить на самолет, на то, чтобы вместе слетать за границу. Предвкушение Фриско зрело у них месяцами – с тех самых пор, как профессор Эндовер сообщил, что квартира его сестры в районе Рашен-Хилл будет фактически пустовать все лето. Чем не идеальный момент, чтобы хорошенько передохнуть: Вайолет закончила свои труды над указателями к книге Эндовера, но к работе над докторской должна приступить только осенью, если получит обещанную финансовую поддержку. Эл, меж тем, с точки зрения карьеры был на распутье: только он уволился из “Ивнинг стандард” ввиду должности в новом радикально левом издании, как издание это, к его огромному огорчению, прогорело даже еще до того, как успело о себе заявить.

Но зато из этого следовало, что лето все целиком принадлежит им – долгое, свободное, предначертанное к тому, чтобы провести его в дальнем неведомом городе, в совершенно новой стране. И по мере того, как рассеивалось, под стать городскому туману, действие смены часовых поясов, разочарование рассеялось тоже. В остальном Сан-Франциско оказался так же обворожителен, каким они себе его представляли, и Эл с Вайолет с азартом принялись играть в туристов: взбирались по крутым улочкам, на велосипеде прокатились по мосту Золотые ворота и ворчали на то, что для купания море холодновато.

И вот, роясь как‐то на полках модного книжного магазинчика, Эл нашел там то, что разыскивал, номер журнала “РоСт”, городского рупора контркультуры, о котором поговаривали, что в Америке на эту тему лучше ничего не выходит. До конца дня он только и делал, что зачитывал Вайолет оттуда вслух.

– Политика – в самую точку, про культуру все четко, иллюстрации – блеск! То, что надо, все энергично и актуально… – восхищался он, размахивая журналом.

– Ну, так сходи туда и познакомься с ними, раз уж мы здесь, – в конце концов предложила она. – Подкинь им пару идеек. Я думаю, ты для этого самое то.

Так и получилось, что Эл собрался с духом и вернулся в Хейт-Эшбери, где неподалеку от главного перекрестка и располагалась редакция “РоСта”. Издание, затеянное неким Микки Маунтином по схеме “сделай сам” в тот момент, когда вокруг вовсю разгоралось движение хиппи, набрало силу и мало-помалу становилось все более легитимным, получив недавно финансовую поддержку от Яна Веннера, учредителя журнала “Роллинг стоун”.

Фасад оказался украшен росписью с изображением гусеницы из “Алисы в стране чудес”. Словцо “РоСт” вихрилось вокруг дверного проема дымком, истекающим из кальяна, который гусеница курила. Эл постучался. В кулаке его кис от пота листок с перечнем статей, которым он был готов поделиться.

– Что такое? У нас тут редакционное совещание – давайте скорей, – распахнув дверь, рявкнул на него чувак в огромных солнцезащитных очках, с усами, как у моржа, и в ковбойской шляпе.

– Ммм, добрый день… я… меня зовут Эл, я хотел бы, мм, переговорить с кем‐нибудь насчет того, чтобы писать для журнала…

– Вы что, англичанин?

– Ммм, да, по правде сказать, так и есть. Англичанин вполне. – Пребывание в Америке почему‐то и впрямь деле побуждало Эла говорить так, будто он вещает на “Би-би-си”.

– Хм, – чувак пригладил усы. – Надо ж. А мы тут как раз толковали про кота Эдварда Хита[27]. У вас ведь только что выборы?

Эл включил мозг.

– В самом деле, я как раз собирался предложить статью именно об этом. Как… ммм… что неожиданная победа консерваторов означает для британского левого крыла… мм…

Усы впечатлились не очень. Эл почувствовал, что и шея у него взмокла.

– Да, и известно ли вам, что социологи считают, что отчасти это связано с чемпионатом мира? – продолжил Эл, от отчаяния заговорив громче. – Это чемпионат повлиял на настроения в стране, на явку избирателей и прочее. Я мог бы, мм, об этом написать. Как футбол… то есть соккер, конечно… угробил социализм…

Усы дрогнули.

– Хм. Знаешь что, давай‐ка ты зайдешь и поговоришь с Микки.

Сообщив, что зовут его Джонджо, чувак провел Эла в небольшой кабинет, заставленный разномастными стульями, пишущими машинками и пепельницами. Всюду валялись рекламные листовки. Шестеро мужчин заседали вокруг большого стола, мучительно соображая, чем забить следующий номер. Идей, похоже, недоставало, и остро. Некоторые, вкривь-вкось нацарапанные на доске, были зачеркнуты или снабжены здоровенным вопросительным знаком. Перед доской сидел знаменитый Микки Маунтин. Отличался он на удивление паршивыми для американца зубами и подозрительно мощной выпуклостью в тесных белых, расклешенных от колен штанах.

– Это Эл, он англичанин, он хочет охмурить тебя, Микки. И учитывая, что никто тут на этой неделе, похоже, предложить ни фига путного не может, стоит его хотя бы послушать, – произнес Джонджо, тяжко опустился на стул рядом с Микки и снисходительно махнул в сторону Эла. – Стреляй, малыш.

На мгновение взгляд Микки Маунтина впился в Эла. Бледно-голубые глаза излучали глубокий, сильный свет. Вот он, значит, каков, тот, на кого нужно произвести впечатление.

Эл, сглотнув, повторил свою скороспелую идейку про выборы. Когда он иссяк, Микки Маунтин тихо вздохнул, Джонджо вскинул руки в отчаянии, а Элу самому сделалось ужасно неловко, будто его загнали в тупик, и тогда он стал просто перечислять, что еще значилось у него в списке тем, обмозгованных лучше.

Спотыкаясь и торопясь, он перешел к предложению рассмотреть изнутри британские школы-интернаты: кодекс поведения, психотравмы, традиции запугивания, и как это все воспроизводится на вершине каждого института власти в стране, – когда Микки воздел руку.

– Стой! Эл, да? Вот это мне нравится. Психология сейчас идет хорошо. Сдается мне, у тебя есть свой личный опыт, которым ты мог бы это все подкрепить, да? Ну так вперед, вскрывай раны.

– Да, верно, абсолютно. Рад, что вы…

– Сможешь сдать к пятнице?

– Безусловно.

Когда три дня спустя Эл сам лично принес статью, Микки сразу, при нем, прочел ее и легонько кивнул.

– Доходчиво излагаешь, – тихо сказал он, раскладывая странички (аккуратно переписанные Вайолет) в обратном порядке. Эл не сдержал довольной ухмылки – над статьей он сидел не вставая, Вайолет читала черновики, чиркала их и грозила, что не пустит его на концерт группы