прежним не связанное, или Вайолет делала попытку вернуть разговор в безопасное русло, и они ходили по кругу, так, по сути, и не поговорив.

А мужчины поначалу все были так расположены, руку жали крепко, хлопали по спине и обращались к Элу почему‐то на повышенной громкости. Но потом, когда стали пытаться просто порасспросить, за какую команду он болеет или на машине какой марки ездит, ему ни разу не удалось ответить им так, как они того ждали. Казалось бы, интересно Элу обсудить политику с отцом Вайолет, но и там не получилось найти общий язык.

– Вы ведь член профсоюза, да, Эван? – спросил Эл в первый же день, под суету Ангарад, которая, выдвинув ряд журнальных столиков мал мала меньше, накрыла их все салфетками, а потом принесла тарелки с печеньем и дурацкий квадратный чайный сервиз с оранжевым рисунком.

– Верно. Нынче это важно как никогда. А вы в каком состоите?

– О, ну, на самом деле я в данный момент не… – Эл впервые почувствовал укол стыда за то, что сознательно сидит на пособии по безработице. – Но, конечно, я твердо поддерживаю профсоюзы и их право устраивать забастовки. Вильсон[21] сейчас на них накатил, а Барбара Касл[22] во главе атаки!

– Ну, возможно. – Эван помолчал. – Так вы, значит, не сторонник Гарольда Вильсона?

– Ну, его правительство проделало отличную работу по социальным вопросам: отменило смертную казнь, закон о межрасовых отношениях, декриминализировало аборты и гомосексуализм… – Скорострелом излагая свой привычный взгляд на премьер-министра, Эл не сразу заметил, что Вайолет побледнела даже больше обычного, а Эван, Дэвид и Герейнт пристально заинтересовались своими чайными чашками, нелепыми в их огромных ладонях размером почти что с блюдца из этого парадного сервиза, который Ангарад специально достала.

– Да, но в вопросах экономических… в том, что касается профсоюзов… эхм… – Эл отхлебнул чая, который оказался слишком горяч, так что пришлось сдержаться и не показать, как он жжет, продвигаясь по пищеводу. – Нет, ну в самом деле, рабочих нужно поддерживать, иначе какое же вы правительство лейбористов?

Они хмыкнули в знак согласия, но все‐таки он опасался, что огорчил их. И сейчас вопрос снова вертелся на языке, и он знал, что необходимо его задать, иначе тревога будет подпитываться собой и разрастаться, подобно раковой опухоли.

– А скажи, Вайолет, как ты думаешь, очень я твое семейство разочаровал? – спросил он, и сердце его забилось так, словно он снова только что взобрался на холм.

Вайолет, вскинув голову, повернулась, чтобы на него посмотреть. Разочаровал? Он что, чокнутый?

Да никогда в жизни не старались они так сильно кому‐то потрафить, никогда еще не отказывались так сокрушительно от того, чтобы вести себя как обычно.

– Что? Нет. Они просто…

“Они просто не такие, как ты”, – закончила про себя Вайолет и сломала свое папоротниковое копье. Все эти выходные она раздумывала и никак не могла решить, за кого ей больше всего неловко или за что.

Эл мягко коснулся ее плеча, повернул к себе, чтобы встретиться с ней глазами, и она прочла в его взгляде, как ему хочется утешения. О боже, и он тоже в этом нуждается! Всех достала эта дурацкая ситуация, даже его…

– Нет, любовь моя, ты их не разочаровал. Скорее это… скорей…

“Он и в самом деле не понимает”, – подумала она, глядя в его испытующие глаза.

– Они растеряны, вот что. Не знают, куда тебя поместить…

Эл нахмурился.

– Ну, понимаешь, этот твой мир! Ну, пусть даже наш с тобой мир. Когда ты поминаешь этак вскользь балет или оперу. Или когда они увидели фотографию особняка, в котором ты вырос! И при этом через полгода после окончания университета у тебя ни денег, ни работы, ни хорошего дома, ни приличной одежды – и ты сам это сознательно выбрал! Как им это понять?! Либо то, либо другое. Что‐то одно…

Она снова прильнула к нему, обняла, ободряя, и Эл, обмякнув слегка, обхватил ее руками за плечи. Думал он, совсем не гордясь этой мыслью, о том, что, в самом деле, его происхождение и образование могли бы помочь, произвели бы на них впечатление, а он этого не предусмотрел, не учел, как сбил их с толку своим отказом от всех удобств, от преимуществ, какими они кажутся, наверное, тем, у кого всего куда меньше.

Элу стало так неловко, что он закрыл глаза, стиснув веки.

– Им и в голову не могло прийти, что я буду с кем‐то вроде тебя, вот и все. Это совсем не значит, что от тебя они не в восторге, – солгала она. – Но, я думаю, ты демонстрируешь им то, как изменилась моя жизнь.

Эл отстранил ее, а затем нежно, вдумчиво поцеловал в лоб.

– Знаешь, у твоих родителей это тоже примерно так, – продолжила она. – Все они пережили войну, и если их поколению чего‐то хотелось после войны, так это респектабельности, стабильности и безопасности. “Хорошая жизнь” для моих означала, что у папы будет надежная работа, а у мамы – славный маленький домик с красивыми наволочками на подушках… то есть все то, что ты так легко мог получить с твоим прошлым, связями и так далее! Весь этот буржуазный хлам, которого ты – мы с тобой – даже и не хотим!.. Но, знаешь, до моих, наверное, пока еще не дошло, что я этого совсем не хочу. – Вайолет застонала тихонько и снова прижалась к нему. – Я думаю, они рассчитывали, что я вернусь в Абер после магистратуры. Так что видеть теперь, до чего ты другой… до чего мы с тобой не такие… что ж, им это нелегко.

Эл, кивнув, печально уткнулся подбородком в ее макушку. Она славная. Она добрее к своим родителям, чем он к своим. В том, как навязчиво Гарольд с Амелией настаивают на внешнем и статусном, в том, как жадно нацелены они на власть и влияние, он видел проявление суетности, утомительной и пустой. И пусть их ожидания относительно того, как он распорядится своей жизнью (приемлемые, наперечет, престижные должности, скудный выбор титулованных девиц на выданье, из которых должно выбрать себе жену), скорей всего, весьма далеки от тех планов, которые строит на Вайолет ее семья, – обе тропки одинаково истоптаны и узки.

– А что, для тебя правда все разительно изменилось? – спросил Эл и почувствовал, как она кивнула. – Да, и для меня тоже. Это меняется для всех. Как большая, огроменная… – Он обвел рукой расстилающийся внизу ландшафт, – трещина между поколениями. И неважно, есть там за спиной деньги или нет.

“Ну, так думает только тот, у кого деньги за спиной есть”, – подумала Вайолет. Но все же, глядя поверх его руки, она видела трещину, змеящуюся по