Катулл из последних сил старался освободиться от пут, но он был крепко спеленут. Судорожно извиваясь, он бился и разбрызгивал пену, как в припадке падучей. Он потерял способность издавать звуки. Неожиданно обернувшись, Клодия заметила его. Лицо ее страдальчески исказилось, она указала на Катулла рукой. Раздался пронзительный крик – все пропало, и наступила тишина.

Голос Агамеды сказал рядом:

– Ты мог бы победить всех соперников, кроме него…

Катулл вгляделся в очертания нового видения. Черные и красные пятна мелькали, раздваивались, роясь, угасая и вспыхивая, и мешали ему смотреть.

Наконец он различил светловолосого человека, стоявшего перед ним с гордым и воинственным видом. В его лице Катулла поразило отчетливое сходство с прекрасным лицом Клодии.

– Вот твое заклятье! – снова раздался голос Агамеды. – Я разгадала его.

Напрягаясь всем телом, Катулл потянулся к стоявшему, с жадной ненавистью запоминая смелое, нахмуренное лицо. Сильная боль сдавила грудь, он опрокинулся, ударился головой об пол и потерял сознание.

Очнулся он перед рассветом, увидел над собой небо и понял, что лежит во дворе, на шаткой скамейке, прикрытый своей одеждой. Расправив затекшие руки, он надел тунику, накинул плащ и, пошатываясь, прошелся по двору. Ему хотелось расспросить Агамеду о смысле ночных видений. Башмаки Катулл не нашел и опасливо ступал по остывшей за ночь, усеянной острыми камешками земле.

Небо чуть розовело, на крыше кротко стонала горлица, и суетились воробьи. Протиснувшись в узкую дверь, Катулл оказался в темном коридоре, по которому пришлось пробираться, вытянув руки. Он уже собирался позвать кого-нибудь, как услышал за дощатой стеною приглушенный разговор.

– Петухи пропели, – произнес голос Агамеды.

– Пойду взгляну на него, – сказала Климена.

– Да подожди, он должен дрыхнуть еще, – возразила Агамеда. – Выпьем лучше по стаканчику, подкрепимся. Ночью работа была на совесть. Вон, гляди-ка, Канидия совсем разомлела. Эй, проснись, успеешь выспаться в своей конуре!

– Чего пристала? – сердито зашипела женщина, названная Канидией. – Покою от тебя нет: то гостей принимай, то участвуй в богопротивных гаданиях. Деньги-то сами загребаете, а мне – мышиную долю. Уйду скоро от вас, я вам не рабыня…

– Кому ты нужна, щербатая посудина, толстозадая дура? – засмеялась Агамеда. – В дорогих лупанарах держат таких красоточек – пальчики оближешь… А на тебя польстится разве какой пьяница…

– Ну, уж ты слишком поносишь Канидию, сестра, – вмешалась Климена. – Она недурна собой, зачем зря говорить. И к чему вы ссоритесь, дорогие? Все в порядке, кошелек у меня. Поделим по справедливости… Наливай, Канидия, милашка.

Катулл хватился кошелька и с досады закусил губы.

– А насчет гаданий – не тебе судить, – продолжала за стеной Агамеда, – я в таких делах собаку съела. Разве ты не поняла, что великая Геката приняла жертву?

– Знаю я вас, морочите людям головы… – огрызнулась Канидия. – К тому же ты, старуха, так меня хватанула – на груди синяки… А мерзавка Сцинтилла стала щекотать меня под коленками. Еще немного – я бы влепила ей затрещину… Клянусь Юноной, к свиньям такие представления!

– Много ты понимаешь! – Агамеда закряхтела сипло, как простуженная ворона. – Эти ослы ни за что не поверят в истинность гадания, если перед ними не разыграть настоящий мим. Влюбленному заморышу нечего на меня обижаться, я сказала ему правду. Для убедительности я попугала его сначала на кладбище, а потом здесь.

– Ладно, давай деньги, мне пора, – проворчала Канидия. – Почему только тридцать? Опять за свое, одноглазая крыса?

– А за что тебе еще? Ночью тебя никто не мял. Покривлялась, и все… Иди-ка лучше, растряси Фундания. Проклятый гладиатор вылакал целый кувшин и теперь храпит, как зарезанный.

– Чтоб вам сдохнуть! – взвизгнула Канидия. – Клянусь матерью богов, больше вы меня не увидите!

Катулл отшатнулся, покрывшись холодным потом. Значит, эти таинственные колдуньи – обыкновенные обманщицы, такие десятками рыщут около Большого цирка в поисках доверчивых простаков. Но все эти ужасные, вещие видения – как они сумели их вызвать? Голова у Катулла болела, он не мог сосредоточиться и разобраться во всем, что произошло. Он решил не показывать старухам, что слышал их разговор. Не следовало ставить себя в еще более глупое положение, чем то, в котором он оказался. Вернувшись, Катулл присел на край скрипучей скамьи.

Из-за угла выглянула Климена, принесла башмаки и кинжал, потерянный им при раздевании. Пока он обувался, старуха молча глядела на него черными колючими глазками и не заикалась о кошельке, хотя он должен был уплатить за гадание только сотню сестерциев.

– Как выйти отсюда? – спросил Катулл.

Климента засуетилась, услужливо расправляя складки его плаща. Они пробирались узким коридором, натыкаясь в темноте на шершавые стены. Неожиданно сбоку, в голубоватом утреннем свете Катулл увидел Клодию. Одной рукой она открывала низкую дверцу, другой закалывала на затылке свои золотистые косы. Катулл не поверил глазам, но это была прекрасная патрицианка – ее стройный стан, гладкие изящные руки, прелестная шея и роскошные волосы…

Значит, это все-таки она, бесстыдная и голая, плясала перед ним ночью! Сердце отчаянно застучало в его груди. Он бросился к ней, волоча на себе Климену.

– Куда ты? Опомнись, сумасшедший! – вцепившись в его плащ, хрипела старуха.

– Клодия! – крикнул Катулл и, отшвырнув Климену, распахнул дверцу, за которой скрылась возлюбленная.

Нет уж, теперь он не даст ей бесследно исчезнуть – он распутает клубок колдовства и обмана и спросит надменную красавицу, зачем она издевается над ним? Как она попала сюда, в этот грязный притон? Но, право, от Клаудиллы можно ожидать любых сумасбродств…

Эти мысли мелькнули в его затуманенном мозгу, пока он бежал за Клодией. Он догнал ее в углу тесной каморки, опрокидывая скамьи, стулья, гремящие котелки и миски. На полу храпел мужчина с бычьей шеей и чудовищно развитыми мускулами. Дрожа от бури противоречивых чувств, едва сдерживая слезы и тяжело дыша, Катулл обхватил плечи Клодии и с силой повернул ее к себе… Он увидел рябоватое лицо с плохо смытыми полосками грима и испуганно вытаращенными глазами. В ноздри ему ударил запах кислого вина и едкого пота – обычный запах жалкой нищеты.

Не сказав ни слова, Катулл вышел во двор и вдруг выхватил из-за пазухи свой кинжал.

– Стой! Что ты хочешь делать, несчастный? – Агамеда бесстрашно подошла к Катуллу и отняла у него кинжал. В то же мгновение из каморки донеслась отвратительная ругань.

– Эй, сводни проклятые! – ревел грубый голос. – Опять привели любовника моей Канидии?

– Уходи поскорее, – увлекая Катулла к двери, шептала Агамеда. – Этот гладиатор силен и свиреп, как бешеный кабан… Возьми свой ножик и не вздумай им размахивать. На меня не сердись. Ночью я открыла тебе истину, подумай над смыслом того, что видел. Чтобы навсегда привлечь к тебе сердце твоей возлюбленной, мне нужны ее волосы, обрезки ногтей и полкиата мочи. Не возражай, найдешь меня, если захочешь… Сцинтилла, проводи господина.