– Милорд, – сказала она, – я готова подчиниться вашей воле. Поедемте поскорее.

Он открыл дверцу кареты и с поклоном помог ей войти. Когда Анна уселась, он уставился на нее таким ненавидящим взглядом, какого она еще не видела. Ей потребовалась вся ее воля, чтобы не унизиться до мольбы.

– Обыщите баржу, – крикнул он своим людям, продолжая с улыбкой смотреть ей в глаза.

– В этом нет необходимости, Эдвард, – запротестовала Анна. – Ты же видишь, что я одна.

Но его люди уже были на борту, и резкий звон стали о сталь убедил ее в том, что они захватили Джона Гилберта, и четверо из них вывели его, сопротивляющегося, на палубу.

– Отвезите его в конюшни на улице Сент-Джеймс, – крикнул Уэверби, – и в мою брачную ночь оскопите!

Крик Анны звенел в ушах Джона еще долго после того, как карета исчезла на узких городских улицах.

Чудовищный, нечеловеческий вопль заполнял паузу между кошмарами, сменявшими друг друга, и Анна вскакивала и садилась на постели в Уэверби-Хаусе на Сент-Джеймс-стрит.

Молодая горничная со следами оспы на лице отдернула полог на постели.

– Миледи, ты спала и во сне увидела что-то ужасное.

Анна кивнула, не доверяя собственному голосу, который, казалось, не в силах был преодолеть спазм, сжимавший горло после того, как она испустила вопль на пристани. Сегодня был день ее свадьбы, и в эту ночь Эдвард бросил ей вызов. Со свойственным ему цинизмом он обещал ей это в карете на Тауэрской верфи. Образ Эдварда, запечатлевшийся в мозгу, был ужасен: его длинное худое белое и ненавистное тело, казалось, вытеснило из памяти мускулистое смуглое тело Джона, крепко обнимавшего ее, и выдержать это было выше ее сил.

Слова Эдварда врезались в ее память:

– И когда я буду удовлетворен, как и подобает мужу, ты захватишь с собой в постель к королю пузырек с овечьей кровью. Ты будешь не первой кокеткой, способной доказать королю свое целомудрие, и, ручаюсь, не последней.

Она не почувствовала облегчения. Подобный пузырек понадобился бы ей для первой брачной ночи с Эдвардом, потому что свою девическую кровь она уже отдала Джону в постели Нелл.

А что же Джонни? Что его ждет? Ему предстоит испытать самое ужасное надругательство над своим телом, какое только может испытать мужчина, – оскопление. И в этом виновата она.

Она слишком долго отрицала достоинства Джона Гилберта и проявляла своенравие. А Джон, связанный клятвой, данной ее отцу, и после его ужасной смерти последовал за ней в Лондон, подвергнув себя опасности оказаться в петле, и теперь должен был лишиться своей гордости и мужского достоинства. Ей предстояло сойти в могилу с тяжким сознанием вины в том, что случилось с ним.

Под теплым одеялом ее охватила дрожь, когда она представила себе это чудовищное действо. Джона крепко держат и стерегут наемные головорезы Эдварда. Остро отточенный нож сверкает в свете лампы, занесенный и готовый опуститься, оскверняя его горделивое мужское тело, еще недавно дарившее ей наслаждение. Анна прикрыла рот, чтобы подавить крик, рвавшийся наружу.

Горничная засуетилась вокруг нее, разглаживая стеганое одеяло и взбивая горой лежавшие подушки с наволочками, отделанными фландрскими кружевами. Девушка на минуту оставила ее и вернулась с миской воды и чистыми полотенцами.

– Миледи Анна, – сказала горничная сочувственно, – ваши глаза распухли, и это весьма прискорбно.

– Мне все равно, – ответила Анна, тяжело опускаясь на подушки и пытаясь защитить усталые глаза от солнца, струившегося из окон напротив.

Они были открыты и впускали соленый ветер, с улицы доносился голос торговца, расхваливавшего свой товар:

– Нитяные кружева, длинные и прочные!

Голос разносчика зазвучал еще громче:

– Матери, у меня есть молоко ослиц, столь полезное для младенцев.

Горничная испустила вздох:

– Но, миледи, вам следует перестать плакать. Милорд Уэверби потребовал, чтобы вы присутствовали на свадебном ужине.

– Я не приду.

– О, миледи.

Простушка выглядела такой расстроенной, что Анна посочувствовала ей. Отказ не сулил ничего хорошего. Эдвард заставит ее подчиниться его воле.

Анна с горечью сознавала, что сегодняшний день станет испытанием ее воли, и ей следовало не упустить случая сохранить жизнь Джону, если такое вообще возможно.

– Что же, делай, что должна.

– Разреши мне омыть твое бледное личико, миледи. – Горничная выжала кусок чистой ткани, смоченный свежей розовой водой и яблочным сидром, и осторожно приложила к глазам Анны, нежно воркуя при этом, будто уговаривала ребенка.

Почему-то нежность ее прикосновений напомнила Анне ее собственную мать, врачевавшую в детстве ее болезни. Воспоминание о матери напомнило Анне и об отце, и это последнее воспоминание о нем вызвало память о первой встрече с Джоном Гилбертом у камина в гостинице на Оксфордской дороге. С тех пор едва ли миновало три недели, а казалось, прошла целая вечность.

– Миледи, – сказала девушка, стараясь ее утешить, – я не смогу восстановить твою красоту, если ты не перестанешь плакать. Что тебя так печалит? Граф – красивый мужчина, некоторые, правда, говорят, что он крутого нрава, но говорят также, что он щедр с женщинами. – Горничная покраснела: – Прошу прощения, миледи, я забылась, желая тебя утешить.

Глаза Анны были закрыты. Холодная вода оказалась для них целительна, сняла боль и припухлости, окружавшие их.

– Ты квакерша?

– Да, миледи, – спокойно, но с гордостью произнесла горничная.

– Тогда ты должна много знать о гонениях.

Горничная кивнула:

– Я и знаю.

Анна почувствовала жалость к девушке. Квакеров ненавидели, и они боялись за себя, потому что их вера не нуждалась в посредстве священников. Они знали, что будут держать ответ перед самим Господом, в том числе и женщины, однако католики и пуритане воспринимали это как оскорбление, обвиняя квакеров в том, что в Англии разразилась эпидемия чумы.

– Как тебя зовут? – спросила Анна.

– Кейт, миледи.

– Итак, Кейт, мы обе женщины независимо оттого, какое положение занимаем в обществе. И ты наверняка понимаешь, каково это – терять человека, которого любишь и которому грозит смертельная опасность.

Анна открыла глаза, чтобы посмотреть на реакцию девушки. Кейт застенчиво опустила голову:

– Нет, миледи. Я не помышляю о любви, довольствуюсь тем, что у меня есть пища, крыша над головой и теплая постель. – Она посмотрела на Анну. – Но я хотела бы услышать от тебя побольше о таких вещах, если ты мне о них расскажешь.