— Это все?

— Все. А у вас как там?

— А ты не у Иванова?

— Нет, я у вас в номере. Смотрю ящик, Петрушин качается.

— Чем он там качается? У нас ни одной железяки нету!

— Минуту назад отжимался от пола — по-моему, раз двести в три захода… («…триста!» — где-то на заднем плане рявкнул Петрушин. — Счетовод хренов…)… Ага, говорит — триста. Теперь пресс качает.

— У нас — глухомань. Ни фига тут нету, всех доброжелателей при поимке следует немедля расстреливать. Думаю, через часок мы к вам присоединимся. Как раз к ужину и подъедем…

* * *

— Вася, а почему «вьюга»?

— Где вьюга?

— В стихотворении. «…Лишь ветер с вьюгой пляски хороводит…»

— А что, не нравится?

— Да нет, все нормально… Просто для тебя это необычно. Сюжеты у тебя, конечно, бывают очень даже притянутые за уши… Но обстановку, насколько я заметил, ты отображаешь в девственном виде, по принципу «один к одному». А тут — «вьюга». Между тем на дворе плюсовая температура, если коротко охарактеризовать погоду, это, скорее, «теплая сырая осень»…

— Да вот то-то, что она «теплая сырая», мать ее-е! — уныло буркнул Вася. — Скоро декабрь уже, а до сих пор — ни снежинки…

Местную зиму сибирский охотник Вася люто ненавидит.

— Самое хреновое время года у нас — это осень и весна. Все тает, сыро, заниматься ничем нельзя — ни лето, ни зима, какое-то недоразумение. Сидишь как пень и ждешь, когда это безобразие кончится и нормальное время года начнется. Хорошо, что это недолго бывает. От силы месяц…

Вот так. А тут зимы в Васином привычном понимании нет вовсе. Есть капризное заунывное демисезонье, что длится без малого полгода, с середины октября по май месяц. Представляете, какой для Васи облом!

— Я с этой долбанутой южной погодой на лыжах ходить разучился…

Как видите, все очень сурово. Поневоле возмечтаешь о вьюге и прочих прелестях нормальной сибирской зимы…

— Внимание, — будничным тоном произнес Вася.

— Еще стих?

— На дорогу, обалдуй.

Точно, обалдуй! Или нет, не обалдуй, просто видно неважно.

На дороге — две темные тени. Неспешно двигаются от середины улицы по направлению к нашему объекту. В секторе визуального контроля образовались несколько секунд назад, если приехали, то машину оставили где-то далеко, потому что шума двигателя мы не слышали.

В том, что люди по улице идут, вроде бы ничего особенного, но это первые люди за полтора часа. До сего момента тут был полный вакуум.

— Может, местные гуляют…

— Озираются, как будто чего высматривают, — опроверг мой посыл Вася. — Словно пытаются рассмотреть номера домов…

— А в носу они не ковыряются?

— Гы-гы!

Не знаю, как можно в таких условиях разглядеть, что товарищи озираются (мы почти что в сотне метров, на весь сектор наблюдения — один полудохлый фонарь), но Васе следует верить. Он у нас ниндзя. Не такой, как все. Это типа «я художник, я так вижу». Вася многие вещи видит иначе.

Будто в подтверждение Васиных слов темные фигуры родили тонкий желтоватый лучик и принялись шарить им по нашему объекту.

— Ну, Вася…

— А то! Верь мне, брат. Я никогда не обманываю…

Тени, нашарив фонариком то, что им было надо, приблизились к подконтрольной усадьбе вплотную и исчезли.

Возникла обычная в таких случаях дилемма.

— Будем докладать или посмотрим, чем займутся? — возбужденно пробормотал Вася, похлопав себя по карману с рацией.

— Не знаю, чего тут можно посмотреть… — я пытался разглядеть в бинокль то, что не было видно невооруженным глазом. Получалось из рук вон — без бинокля было видно лучше. — …Но торопиться точно не стоит. Мало ли кто это может быть? Подождем, никуда они не денутся…

— Видишь?

— Вижу…

На улице, перед объектом, возникла едва различимая отсюда фигура. Никуда не спешила, стояла на месте.

— Это часовой.

— Не понял?

— Ну, на стреме парень. Второй че-то делает, а этот караулит, чтобы сигнал подать в случае чего.

— Думаешь?

— Угу.

— Ну-ну…

Вася все видит. Как тот филин, что высоко сидит и далеко глядит. А я обнаружил эту едва различимую фигуру скорее интуитивно. За полтора часа присмотрелся к объекту, умозрительно впитал его очертания, память невольно сделала слепок обстановки. Поэтому и заметил — что-то новое появилось. Если бы встали тут минут десять назад, ни за что бы не заметил! Темень возле «нашей» усадьбы — как у афроамериканца в потаенном закутке…

— Думаю, пора поделиться с полковником…

В этот момент со стороны подконтрольной усадьбы послышался отчетливый звук работающего автомобильного мотора. Мерный такой звучок, без всяких предварительных рыканий, как бывает, когда разгоняют на холоде какую-нибудь ветхую лайбу. Хорошая тачка, завели с полпинка…

— Да, теперь точно — пора, — Вася достал из кармана рацию и скомандовал: — Заводи.

— Меньше ста, тихо, «часовой» может услышать, — усомнился я.

— Не услышит, — успокоил меня Вася. — Рядом с ним тачка работает, нашу забьет всяко разно. А если не прогреем — хрен мы видели тот «мерс».

— «Мерс»?! В смысле — «Мерседес»?

— А ты что, сам не слышишь? Двигатель точно так же работает, как у того «мерса» дагов, что мы арестовали.

— Ну, Вася…

— Давай-давай, заводи…

Я завел двигатель, Вася доложил полковнику об изменении обстановки.

Иванов был не готов к таким скорым результатам и, как обычно, взял длительную паузу. Полковник у нас очень умный и по праву пользуется репутацией мастера головоломных оперативных комбинаций. Но комбинации эти требуют неспешного осмысления в комфортных условиях.

В общем-то, полковник может работать и в режиме жесткого цейтнота, но для этого нужен некоторый разгон, как говорит Костя, «эвристический трамплин».

— Ну все, блин — сел в позу мыслителя, — сердито пробормотал Вася (это он от Кости выражение подцепил), пихая мне рацию. — Скажи ему что-нибудь. Если не шибануть сейчас тот «мерс» — сто пудов уйдет.

Да, это верно. Если там точно «Мерседес» дагов, на нашей тачке за ним не угнаться. А тут очень удобное местечко: чуток проскочить по шоссе, объехать пост на выезде из города, и — здравствуй, трасса «Кавказ»!

— Ребята собрались уезжать, — сообщил я в рацию. — Мы в ста метрах. Если у них точно «мерс» и они успеют выехать на улицу — потеряем. Прошу разрешения на активность.