— Нравится? — спрашивает Лия, одной рукой взяв его за локоть, а другой приобняв: они стоят и смотрят на серую ширь многоуровневых деревянных щитов. — Пришлось кое-где убрать кусты, клумбы и молодые деревца, но зато теперь совсем другой вид. Как ты считаешь? Кори одобрила, — добавляет она. — Вроде бы. — Его сестра занималась промышленным дизайном и жила в Лос-Анджелесе с мужем и двумя детьми. — А тебе как?

— Отлично смотрится, — отвечает он и с улыбкой поворачивается к Лии.

Ей под шестьдесят, у нее все те же вьющиеся белокурые волосы, хотя уже не такие пышные, да и подстрижены гораздо короче. Немного располнела, но все равно прекрасно выглядит для своих лет. На ней юбка в складку и светлая блузка под тонкой безрукавкой. Она много играет в теннис, а с недавних пор еще увлеклась гольфом. Олбан подозревает, что она сделала подтяжку: во время их предыдущей встречи, больше года назад, ее веки выглядели старческими, набухшими, а под глазами были мешки.

— А ты сама довольна? — спрашивает он.

— Еще как! Мы теперь все свободное время здесь проводим. Ну, понятно, не зимой. Хотя с уличными обогревателями и холод не страшен.

В общей сложности перед домом теперь три больших газовых уличных обогревателя, два шезлонга, стол, шесть стульев, двухместные качели с тентом да еще мангал — не так уж много места остается для цветочных горшков. Зато на почетном месте, у ступеней, ведущих на нижний уровень, в огромных терракотовых вазонах немереной стоимости зеленеют два деревца, каждое из которых заботливо сформировано в виде идеально круглого леденца на палочке.

— Надо бы еще прикупить парусиновый тент, — делится с ним Лия. — А то летом солнце слишком печет.

— Вроде тут был фонтанчик? — спрашивает Олбан. — Из корабельного теса, с зеркальными стеклами?

— Был когда-то. — Лия сжимает его локоть. — Морока, да и только. — Еще одно легкое пожатие. — Ах, Олбан, как я рада, что ты приехал!

— Я тоже, — откликается он, обнимая ее за талию.

— Осторожно, не толкните, а то разольете! — Из дверей террасы появляется Энди с подносом в руках.

Энди почти не изменился, только отяжелел в поясе и в районе подбородка. Одет он в темные хлопковые брюки и поношенную джинсовую рубашку. Волосы по-прежнему седые на три четверти, не более. Отпустил усы и эспаньолку, такие же пегие (Олбан не мастер определять цвета). Заказал себе модные очки в прямоугольной черной оправе с широкими дужками. Он широко улыбается сыну, тот отвечает тем же — приятно увидеть Энди и Лию. Видимо, пора признать, что слишком долго он у них не бывал.

Они ступают на дощатый настил.

Все было как в старые добрые времена. Они с Энди выбрались в город, в Национальный киноцентр.[27]Сели на утренний поезд, потом перешли на другой берег Темзы, пообедали в итальянском ресторане возле Ковент-Гардена, вернулись по мосту обратно и как раз успели на «Ран»,[28]последний фильм из ретроспективы Куросавы, который, как ни странно, раньше не смотрели. Лия сказала, что вроде бы его уже видела, но они оба подозревали, что она просто давала им возможность побыть вдвоем.

— Значит, Филдинг вытащил тебя из норы, так? — спросил Энди, когда они шли южным берегом Темзы; набережная вела их по дуге мимо концертных залов в сторону моста Ватерлоо; справа темнела река, за ней сверкали огни, а впереди маячили Биг-Бен и колесо обозрения «Глаз Лондона».[29]

— Уж не знаю, как он меня выследил.

— А что, это было трудно?

— Ну, нарочно я не прятался, но и следов не оставлял. — Он взглянул на Энди. — Вы ведь получали от меня открытки, да? — Открытки на Рождество и дни рождения он посылал им неукоснительно.

— Получали.

— Извини, что так долго… не давал о себе знать. — Он неловко приобнимает Энди за плечо. — Рад тебя видеть.

Энди улыбнулся и кивнул:

— Ну и хорошо. Я тоже.

Олбан не знал, что еще сказать. У них с Энди всегда были очень ровные, спокойные отношения, что неудивительно, потому как Энди вообще отличался очень ровным и спокойным характером. Наверное, самая серьезная их размолвка была связана с той историей, из-за которой они спешно покинули Лидкомб, но даже в тот раз он вел себя как истинный британец — молча поджимал губы и всем своим видом давал понять: «ты-всех-нас-подвел». После того как их, по сути, вышвырнули из Лидкомба, они вернулись в Ричмонд, и вечером Энди разразился короткой проповедью о чувстве ответственности, взаимном уважении, сексуальном поведении, обязательствах гостя перед хозяевами, а также о соблюдении законности, даже если от законов проку — как от козла молока. В качестве наказания Олбану предписывалось каждую субботу до конца года работать в благотворительном магазине, которому помогала Лия, а заработок переводить в Оксфордский комитет помощи голодающим. Все, свободен.

Сейчас Олбан с благодарностью думал о том, что с ним обошлись не как с ребенком, а как со взрослым, но в ту пору он бы, наверное, предпочел скандал с воплями, брызганьем слюной и угрозами.

Это было далеко не самым худшим последствием того, что Джеймс и Уин застукали их с Софи, совсем нет, но это было худшим, что произошло между ним и Энди.

— Ты собираешься в… — начал было Олбан, но тут же хлопнул себя по лбу. — Ах да, ты же ответственный секретарь фирмы. Думаю, тебе положено присутствовать в Гарбадейле на чрезвычайном собрании акционеров. Извини, забыл.

— Ничего, — ответил Энди с легкой улыбкой. — Лия, по-моему, не в восторге от этой перспективы, но считает, что обязана быть на бабушкином восьмидесятилетии.

— А ты?

— Хочу ли я ехать? Не особенно.

— Вот и я не хочу.

— Но все же собираешься?

— В принципе, собираюсь.

— А зачем? — Энди посмотрел на него в упор.

У Энди была обескураживающая способность задавать самые очевидные вопросы, которые — если только не отделываться банально-невежливым «а что?» — ставили бесхитростного собеседника в неожиданно сложное положение. Иной раз приходилось даже поломать голову.

Олбан нахмурился и почесал бороду.

— Ну, это возможность всех увидеть.