И действительно, это было так. Приказ Ставки указывал, что «громадная масса нашей конницы не находит достаточного применения своих сил и ей приходится работать в пешем строю». Отсюда делался вывод, что сокращение конницы вольет кадры в понесшую большие потери пехоту и одновременно отдаст часть своего конского состава артиллерии, решающей исход сражений. Иными словами, сокращение кавалерии будет проходить не ради самого сокращения как такового, а во имя усиления основных родов войск — пехоты и артиллерии.

При этом, дабы не «понижать» кавалеристов «в ранге» простой передачей части всадников в пехоту, командование просто-напросто образовало стрелковые части при кавалерийских дивизиях за счет самих этих дивизий. В итоге общий процент пехоты, так или иначе, увеличивался, а конницы — сокращался. Таким образом, в январе 1917 года уже существовавшие стрелковые дивизионы развертывались в стрелковые полки при кавалерийских дивизиях. Кроме того, резкому сокращению подлежали те кавалерийские подразделения, что придавались армейским корпусам, — войсковая конница. В значительной степени именно это сокращение позволяло экономить усилия транспорта на поставках в войска фуража.

Для получения людей в стрелковые полки два конных эскадрона спешивались, и в конном строю кавалерийского полка оставались только четыре эскадрона. Следовательно, кавалерийская дивизия вместо двадцати четырех эскадронов (сотен) должна была теперь иметь только шестнадцать эскадронов (сотен). Главными инициаторами такой реформы стали начальник штаба Верховного Главнокомандующего ген. М.В. Алексеев (пехотинец), полевой генерал-инспектор артиллерии великий князь Сергей Михайлович (артиллерист) и главнокомандующий армий Юго-Западного фронта ген. А.А. Брусилов (кавалерист, не сумевший использовать конницу в прорыве). Генерал Гурко фактически стал только исполнителем. Участник войны — кавалерист, служивший в 9-й кавалерийской дивизии, сообщает о формировании стрелковых дивизионов (затем — полков) при кавалерийских дивизиях зимой 1916/17 года: «Целью образования таких частей при кавалерийских дивизиях являлась необходимость придания большей устойчивости действиям конницы вообще и в особенности в условиях постоянного спешивания конницы для боя на широком фронте. Кроме того, являлась возможность быстрого использования безлошадного элемента в полках включением его в организованную и сплоченную боевую часть, какой являлся стрелковый дивизион. Позже, при развертывании стрелкового дивизиона в полк, на его укомплектование пошли по жребию полностью по два эскадрона от каждого полка дивизии»[214].

Дело в том, что согласно «реформе Гурко» увеличивалось количество пехотных дивизий. «Старые» дивизии давали кадры для «новых», после чего в них вливались пополнения. Ясно, что эти дивизии должны были получать и технику. И хотя Вооруженные Силы испытывали нехватку артиллерийских орудий и пулеметов, штаты все равно утверждались. Соответственно, эти пехотные дивизии требовали необходимого числа лошадей для обозов, артиллерии и пулеметов. Ведь нельзя забывать, что если в союзных армиях (главным образом во французской) войска уже переходили на ручные пулеметы, то русские все еще пользовались почти исключительно станковыми пулеметами, для передвижения которых на марше требовались лошади. Конечно, станковый пулемет гораздо мощнее ручного, но зато массовое насыщение пехоты удобными в бою ручниками позволяло до предела усиливать огневую мощь наступающей пехоты. Союзные поставки ручных пулеметов в Россию были невелики, автомат системы В.Г. Федорова только-только проходил испытания, поэтому рассчитывать, кроме как на станкачи, в кампании 1917 года было не на что.

Правда, командование все-таки пыталось в какой-то степени усилить огонь кавалерийских соединений. Образование стрелковых полков и проектировавшееся увеличение числа пулеметов в коннице усиливали дивизии. В свою очередь, дивизии сводились в корпуса. И вот уже каждый кавалерийский корпус должен был получить по батальону самокатчиков и автоброневому дивизиону.

Тем не менее налицо была политическая ошибка: единственный сохранившийся род войск накануне революции и развала армии терял треть своего состава. Правда, кавалерийское командование пыталось сопротивляться реформированию, заваливая высшие штабы и Ставку просьбами и жалобами. Примечательно, что во главе сопротивления данной реформе оказались казаки, указывавшие, что спешивание казачьих сотен унижает достоинство казачьего сословия. Дело в том, что первоначально частичному спешиванию должны были подвергнуться только именно казачьи дивизии, так как в Ставке считали, что «регулярная кавалерия сможет выделить для формирования пехотных батальонов достаточное количество офицеров и нижних чинов из состава полковых резервов…». Тем не менее, как вспоминает сам «реформатор», ген. В.И. Гурко, по настоятельному предложению главкоюза реформе была применена ко всей кавалерии[215].

И именно в казачьих частях реформа саботировалась вплоть до ее отмены. В связи с назреванием революционного кризиса в стране Ставка отменила реформу в отношении казачьих частей, что относилось и к казачьим полкам в составе регулярных кавалерийских дивизий. Теперь вместо 12-сотенных стрелковых полков при казачьих дивизиях формировались стрелковые дивизионы в четыреста человек. В кавалерийских дивизиях 12-эскадронные стрелковые полки были теперь без 13-й (казачьей) сотни.

Февральская революция 1917 года прекратила всякое рациональное реформирование в Вооруженных Силах. Первоочередной задачей Временного правительства стала подготовка широкомасштабного наступления, чтобы и оправдать кредит доверия от союзников по Антанте, и практическими действиями подтвердить «прогрессивный» характер падения монархии в России. Июньское наступление окончилось провалом, не закончившимся разгромом только лишь потому, что немцы опасались консолидации различных сил внутри России в случае угрозы военного поражения. В кампании 1917 года кавалерия исполняла две основные задачи — «завеса» на фронте и усмиряющая сила в тылу. Наличие сохранившихся кадров позволило коннице разлагаться под ударами революционного процесса не так стремительно, как пехота. Кроме того, своеобразным оплотом порядка служили и казаки, чья доля в составе русской конницы была громадна. К Октябрю кавалерия уже не могла выступать опорой Временного правительства, и переход власти в руки большевиков подвел итог существованию как всей старой русской армии, так и императорской кавалерии.

Русская мобилизация, как это было известно задолго до войны, вследствие недостаточной развитости российской железнодорожной сети и огромных просторов империи проходила гораздо медленнее мобилизации армий противников и союзников. Германцы — пятнадцать дней, русские — более шестидесяти дней. Однако же франко-русские соглашения предполагали, что русские армии бросятся в пределы Германии, не дожидаясь окончания мобилизации, так как французы справедливо опасались, что не смогут в одиночку сдержать натиск главных германских сил на Париж обходом через Бельгию согласно «Плану Шлиффена». В любом случае, даже при максимально благоприятном раскладе, русские армии могли начать вторжение в германскую Восточную Пруссию не ранее пятнадцатого дня мобилизации. И то — без тылов, с задержками в подвозе боеприпасов и продфуража, без вливания резервов в наступающие войска на первом этапе наступательной операции. То есть русское наступление должно было проводиться одними только перволинейными дивизиями, не ожидая подхода из глубины страны второочередных дивизий Европейской России, а также Сибирских и Кавказских корпусов.