У Харди Волмера была новая крепкая группа, "Сингер Вингер", и никаких проблем с цензурой. Очередной проект Пети Волконского — "Окна РОСТа". Как всегда, ненавязчивая театрализация: музыканты представляли типажи того времени (матрос-анархист, пузатый буржуй, идейный пролетарий…), сам Волконский, естественно, — Поэт революции. Стихи Маяковского и всегдашняя Петина страстность, конечно, были хороши, однако некоторая прямолинейность замысла и простота формы (хард-рок с элементами блатного "ретро"), скорее, разочаровали. Фаворитами "Тарту-87" были две новые группы: "Седьмое чувство" — романтический рок с аристократичным солистом Хенри Лауксом, и "Ультима Туле" — строгая ритм-энд-блюзовая команда, возглавляемая двумя прекрасными гитаристами, Вячеславом Кобриным и Рихо Сибулом.

Слава Бутусов

"Наутилус Помпилиус"

Фото Г. Молитвина

После камерного, "герметичного" Тарту "Литуаника-87" производила впечатление масштабами и амбициями. Фестиваль впервые проходил во Дворце спорта, параллельные акции и концерты имели место на улицах и площадях Вильнюса. К сожалению, местные группы, кроме панк-водевильного "Антиса", ничем не блистали, большинство именитых гостей ("Кино", "Бригада С", "Николай Коперник") также выступило не очень удачно. Больших сюрпризов было даже два. Во-первых, "Наутилус Помпилиус" из Свердловска.

Немногим посвященным эта группа была уже известна по магнитофонным записям, однако "живьем" она забралась так далеко впервые. "Наутилус" произвел на меня сильное, но довольно странное впечатление. По всем признакам это была стильная "нововолновая" группа: отточенное клавишно-саксофонное звучание, саркастичные тексты, "декадентский" грим и костюмы… Что очень смутило меня — это крайне "попсовая", на грани ресторанных боевиков мелодика большинства песен ("Гудбай, Америка", "Казанова", "Ален Делон"…). Это напомнило мне "Машину времени" их "шлягерного" периода начала 80-х, возникли даже ассоциации с ВИА. По-видимому, именно это качество плюс неотразимое мужское обаяние лидера группы Славы Бутусова и сделали "Наутилус" спустя несколько месяцев крупнейшей российской поп-сенсацией. Впрочем, это тот успех, которому можно было только радоваться: "НП", бесспорно, не был эстрадной дешевкой и песни стоили того, чтобы в них вслушаться. Одна была настоящим шедевром:

"Можно верить и в отсутствие веры,

Можно делать и отсутствие дела.

Нищие молятся, молятся на

То, что их нищета гарантирована.

Здесь можно играть про себя на трубе,

Но как ни играй — все играешь отбой.

И если есть те, кто приходят к тебе,

Найдутся и те, кто придет за тобой.

Здесь женщины ищут, но находят

лишь старость.

Здесь мерилом работы считают

усталость.

Здесь нет негодяев в кабинетах

из кожи,

Здесь первые на последних похожи

И не меньше последних устали,

быть может,

Быть скованными одной цепью,

Связанными одной целью…"

Если лучшая песня "Наутилуса" — мрачный словесный диагноз тоталитарной системы, то новый состав "АВИА" (и это вторая замечательная вильнюсская премьера) воплотил на сцене фантастический визуальный портрет этого же монстра. За год существования ансамбль вырос из оригинального трио до небольшого оркестра с танцевально-физкультурной (!) группой. Около десятка девушек и юношей в черно-белых униформах маршировали по сцене, выкладывали из собственных тел живые звезды и живые пирамиды, имитировали доменную печь и конвейер — словом, воссоздавали наивно-помпезные формы советского агитпропа 20—30-х годов.

Бравурная эстетика "Синей блузы" на удивление удачно вписалась в рубленые рок-ритмы и была дополнена соответствующими по энтузиазму текстами типа:

"Песню радости гремящей

Громче запевай!

Эта радость будет нашей —

Только не зевай!"

Некоторые песни, в частности великолепная "Ночью в карауле", были решены в иной манере — более суггестивной, пантомимической — и производили не меньшее впечатление. Хореографом и ключевым исполнителем в шоу "АВИА" был Антон Адасинский — известный ленинградский мим, в прошлом актер театра "Лицедеи". Загадочный, бритоголовый, обладающий удивительной пластикой, он привлекал к себе внимание, едва появившись на сцене, и уже не отпускал завороженных зрителей… Со временем представление "АВИА" обрастало нюансами, становясь более цельным и сфокусированным. Появилась роль Ведущего — своего рода синтез партийного фюрера и массовика-затейника, появились речевки-связки вроде:

"Сегодня здесь мы все собрались,

Чтоб вместе встретить праздник тут.

И этот праздник, все мы знаем —

И этот праздник — концерт".

Все вместе складывалось в кошмарную и одновременно уморительную картину казенного массового действа…

Ничего похожего в нашем роке, да и вообще в современном искусстве не было. И реакция публики тоже была далеко не однозначной. Вскоре после Вильнюса "АВИА" показали свою программу на очередном ленинградском рок-фестивале, и она вызвала большие споры. "Это здорово, но это не рок" — таков был один из типичных отзывов.

А что же показал славный питерский рок? Фестиваль состоялся в неуютном Дворце молодежи и проходил с гораздо меньшим воодушевлением, чем предыдущий. Самую хлесткую программу вновь показал "Телевизор". Давешний скандал с "Выйти из-под контроля" нисколько не образумил группу, напротив — в противостоянии музыкантов и цензоров последние вынуждены были отступить. Новые песни Борзыкина были еще жестче и конкретнее. "Три-четыре гада", "Рыба гниет с головы", "Сыт по горло" — все они были о лицемерии людей, занимающихся "перестроечной" демагогией, но на деле остающихся держимордами, трусами, политиканами. Его самая сильная песня, однако, была менее прямолинейна, начиналась она как тяжелый разговор с любимой девушкой:

Антон Адасинский

"АВИА" на сцене

"Твой папа — фашист!"

"Не говори мне о том, что он добр.

Не говори мне о том, что он любит

свободу.

Я видел его глаза — их трудно забыть…

А твоя любовь — это страх:

Ты боишься попасть в число неугодных,

Ты знаешь, он может прогнать,

он может убить —

Твой папа — фашист!

Не смотри на меня так… я знаю точно:

Он просто фашист".

Постепенно Миша доводит беседу до политических обобщений:

"И дело совсем не в цвете знамен, —

Он может себя называть кем угодно,

Но слово умрет, если руки в крови.

И я сам не люблю ярлыков.

Но симптомы болезни слишком

известны:

Пока он там, наверху, он будет давить!

Твой папа — фашист".

В финале Борзыкин скандировал уже вместе со всем