стороны, я не видел или не обращал особого внимания на других местных жительниц и героек… героенесс? Геройш? Героев женского пола. Так вот, Мия тоже стояла и спокойно курила свою трубку.

Наконец в тишине снова раздались шаги. А затем появилась Розетта, держа мужика на руках. Всего слюнявого, бледного, трясущегося. Словно призрака увидал.

Она переступила через ряды острых клыков и встала на землю. Мужика она продолжала держать на руках, как младенца.

— Моя ж ты умница, — обратилась она к Чакки, который неведомым образом уже обернулся обратно в милого карликового пуделя и сидел возле ног Роналда. — Роналд, будь милым, угости нашего малыша вырезкой. В холодильнике есть. Я ему обещала.

Огр спокойно кивнул, хлопнул себя ладонью по бедру и пошлепал в таверну. Пудель семенил и вился рядом с ним между ног. Одному богу известно, как он на него не наступал.

— Скажи мне на милость, — обратилась Розетта к мужику. В ее голосе исчезла та беззаботность и ламповость, с которой она обращалась к домашнему питомцу, охраннику таверны. — Сколько раз…

— Мн… мн-ного, Р-розетта.

— ЗАКРОЙ, СУКА, РОТ, И ПОСЛУШАЙ МЕНЯ. ХРОК! ИНАЧЕ УХО ОТКУШУ, — рявкнула она ему на это самое ухо. Опасно близко. Я поверил, что она может воплотить в жизнь то, что сказала. — Сколько раз я говорила не подходить к Чакки близко и уж тем более не беспокоить его по пустякам?

— М… М-м… мн-ного…

— Сколько раз я тебе говорила, что НЕ ЛЕЗЬ БЛЯДЬ ДЕБИЛ ЕБАНЫЙ ОНО ТЕБЯ СОЖРЕТ???

— Д… Дос-дост… Дост-таточно, — заикался.

— А я д… д-деб деб-бил с-сука е-е… е-еб-б еб-банный, — наконец закончил он длинное предложение. Ощущение, что он заикаться теперь будет всю жизнь — явно витало в воздухе.

Розетта поставила его на землю.

— Дойдешь сам?

— Д-да.

— Ну так и пиздуй тогда отсюда, хрок, — сказала она, отвесила ему подзатыльник и поставила руки в боки.

Алконавт, пошатываясь, быстро побрел прочь. Глядя на его движения, мне, почему-то в голову вспомнилась песня «земля в иллюминаторе, земля в иллюминаторе видна». Почему? Да хуй его знает. Возможно потому, что в космосе по моему мнению шатает даже похлеще.

— На ужин зайдете? — обратилась свинолюдка к нам.

— Нет, спасибо, — сказали мы одновременно. Розетта кивнула и побрела к себе в таверну. Когда у большинства людей рабочий день подходил к концу — у нее только начинался.

— Бред. Ебаный бред, — наконец сказал я, описывая все, что увидел, что пережил, что осознал.

— Привыкнешь, — сказала некромантша, вытряхивая табак и размазывая его по земле. — Я хочу вина, ванну и выспаться на хорошей кровати. Идем.

«А жаренных гвоздей ты не хочешь?» — всплыло у меня в голове. Озвучивать эту мыслю, конечно же, я не стал. Вместо нее озвучил другую. Логичную. Здравую.

— А тела?

— К коронеру раньше завтра мы не попадем. И завтра это удастся только потому, что я знаю его, он знает меня, и я знаю, сколько стоит, чтобы он держал рот на замке.

— Ты хоть кого-нибудь НЕ знаешь в этом городе? — спросил я, примерно понимая, какой получу ответ.

Она хохотнула. Негромко. Почему-то отрадно было слышать ее смех после того утреннего случая.

— Если мы говорим о местных, то мой ответ: нет.

Интерлюдия 4

Вильгельм Аскании шагал по пепелищу своего родного имения. Ну, как шагал… парил над землей. Левитировал, если угодно. Он смотрел на