Зоя Викторовна целыми днями плакала, сыпала ругательствами в адрес бывшего, а также его, как она выражалась, шлюшки, без конца названивала подругам, приятельницам и просто знакомым, чтобы рассказать, каким подлецом оказался Михаил.

Обстановка в доме сделалась настолько невыносимой, что Саша с утра уходил бродить куда глаза глядят, благо было лето. Говорить с мамой было невозможно ни о чем – ни о дальнейших Сашиных планах, что, безусловно, важно, ни о свежей компьютерной игре, как это изредка бывало в прошлой нормальной жизни.

Он решил принять приглашение отца и заехал на часок в его новое гнездышко. Тетка, с которой папаня затеял жизнь с чистого листа, была моложе мамы и моднее. Саше она показалась хитроватой стервой, чувствовал он себя в их доме до отвратного плохо. От угощения отказался, а когда пришел домой, его ждал дикий сюрприз.

Отец оповестил бывшую супругу, что Саша был у них с визитом.

Зачем? Хотел уничтожить ее окончательно? Или надеялся, что между старой семьей и новой установятся теплые, дружеские отношения?

Первое – подло, второе – глупо. Хотя, говорят, так бывает, но тогда это тоже подло.

Зоя Викторовна устроила безобразную сцену прямо в прихожей, выкрикивала Саше в лицо, что он такой же подонок, как и его папаша, что он предал мать, что он заодно с этим мерзавцем! Все годы супружества она души не чаяла в муже, жизнь ему посвятила, делала для него то, и то, и это, а в ответ получила вот что!

Саша пытался что-то объяснить, чтобы ее успокоить, но делалось только хуже. Она решила, что Саша оправдывает «этого подлеца». И, толкнув его в грудь, выкрикнула: «Будь ты проклят!»

Саша пожал плечами и пошел в свою комнату.

Назавтра мать попросила прощения. Сказала: «Извини. Я вчера погорячилась. Хотя ты виноват. Нельзя было так поступать».

Он отвернулся, ничего не сказав. Она вышла из комнаты, хлопнув дверью.

Мать никогда больше не попрекала его той поездкой, но в остальном ничего не изменилось. Зоя Викторовна не уставала поливать отца грязью, и в ее обиде было так много злобы, что Саше невольно хотелось ей возразить. Конечно, он молчал.

О том, чтобы поступить в какой-либо вуз, и речи быть не могло. Выполнять курсовые и готовиться к сессиям в атмосфере злобного психоза было немыслимо. А москвичу, прописанному в двушке, навряд ли предоставят койку в общежитии.

Чтобы не быть обязанным матери пропитанием, Саша устроился на работу курьером, а в апреле, не дождавшись повестки из военкомата, решил туда наведаться сам. Выяснил, что повестки ему отправлялись, а он и не знал. Видимо, посыльные являлись в его отсутствие, а мама бумажки спускала в унитаз.

На присягу никто из родителей не приехал. Ни мать, ни отец.

Отслужив, Саша прожил с матерью под одной крышей ровно столько, сколько потребовалось, чтобы устроиться на работу и найти съемное жилье. Из родительского дома забрал лишь носильные вещи. И будильник вот этот зачем-то прихватил. Наверно, потому, что в девятом классе обещал его починить и не собрался. Отец тогда хотел выбросить хлам, а мама сказала, что нужно отдать часовщику, и Саша пообещал, что разберется сам, чтобы не тратить деньги.

– А ты писал кому-то из них, что можно приехать на присягу? Или, может, звонил? Ты вообще какие-то отношения с родителями поддерживал? – после тяжелого молчания спросила Марианна.

– А ты поддерживала бы отношения с отцом, бросившим мать? Из-за которого она с катушек слетела? Или с матерью, которая тебя прокляла? – неожиданно перейдя на «ты», озлобился Пастухов.

– И которую ты не простил, – мягко парировала Марьяна, ничуть не задетая грубым тоном.

– Вот именно, – пробурчал он. – И теперь мне прилетело. Уж не знаю только, конкретно за что. Либо мамкино проклятие меня достало, либо схлопотал за то, что ее тогда не простил.

– Получается, ты с ней не общаешься никак? – подал голос Скоморохов.

– Деньги шлю. Иногда завожу. Каждый месяц по двадцатке. Она на пенсии и постоянно от чего-то лечится. На лекарства и оздоровительный массаж не хватает.

– Она стребовала? – поинтересовался дотошный Скоморохов.

– Как щас дам в лоб! – возмутился Пастухов. – Я, по-твоему, кто? Я сам так решил, ты понял?

– Понял, не дурак, – поспешно сказал Скоморохов. – И че? Ты теперь на защиту сволочи Ягина встанешь? Типа, ни при чем наш старикан? Я не передергиваю, не ярись так сильно. Я всего лишь твою же философию применить к нашему конкретному случаю пытаюсь.

– Я не поверю, что мать не обрадовалась сыну, вернувшемуся из армии, – не обратив внимания на их перепалку, заявила Путято. – Ты что-то темнишь, Пастухов. Говори начистоту, как дело было.

– А дело было хуже, чем вы думаете, Марианна Вадимовна, – сказал Саша с угрюмой усмешкой. – Я ей сказал: «Мам, извини, я был дураком», а она сказала: «Вот как?» и ушла в свою комнату. И как мне после этого ее саму простить?

Левка присвистнул. Марианна задумалась, глядя в стену. Сказала:

– Саш, это все оттого, что вы оба от гордости удила закусили. Ситуация сложилась больная, ее требуется разрешить. Закроем дело колдуна-потрошителя, займемся твоей проблемой.

– Вы, кажется, меня неправильно поняли, Марианна Вадимовна. Я все это рассказал не для того, чтобы вы занялись моей проблемой.

– Отчего же? Я все поняла как надо. Ты нам поведал свою историю, чтобы мы осознали логичность итога сегодняшнего дня. Так вот, Пастухов. Каков итог дня, мы пока не знаем. Сейчас мы с Львом Алексеичем отправимся к фигуранту и будем брать его за жабры. Ты готов, Скоморохов? Тогда – вперед, хватит рассиживаться. Тем более толку от тебя тут никакого. Будильник не починил, в шахматы Пастухова не обставил. Кстати, Саша Михалыч, а что тебе помешало к приходу командира переодеться во что-то приличное?

Пастухов покраснел.

– А… Вы про майку мою… Извините, не думал, что она так скверно выглядит. Вообще-то я ее редко надеваю. Когда заболею… или по настроению. Со школы осталась, я в ней на физру ходил. Рвалась постоянно, а мама зашивала. Говорила, что пора на помойку отправить вместо того, чтобы латать без конца. Пока в армии был, могла бы и на тряпки пустить. Наверно, просто на глаза ей не попалась.

«Конечно, именно так. Не попалась на глаза, – подумала Путято. И еще подумала: – Какие мы все придурки».

– Тогда понятно, – сказала она примирительно. – Я сама люблю вещи с историей. Чуть не забыла: в прихожей пакет, там бананы и сок томатный. Ешь, пей, поправляйся. Не хандри и жди новостей.

– Держите меня в