class="p1">– Чему? Покойница Ольга Петровна купила такую странную игрушку и забыла ее в машине? Нет, он вообще не высокого мнения о вкусе супруги и давно махнул рукой на все ее закидоны. Чем бы, как говорится, дитя ни тешилось… Ну, я пошел – за мной уже такси подъехало.

Мы подождали, прислушиваясь, пока уедет вызванная Артемом машина. Еще немного посидели в тишине, нарушаемой только пением ночной птички и далеким лаем собак в чужих дворах, а потом Игорь почему-то шепотом спросил:

– Начинаем?

– Вот не терпится тебе, – тоже шепотом заворчал Караваев.

Кажется, ему было завидно, что пульт у Игоря, но как иначе? Техподдержку обеспечил именно Рояльный, ему и управлять высокотехнологичным процессом.

– Подождем, пока у Афанасьева в спальне погаснет свет, – решила я.

– Нет, мы же не знаем, насколько крепко он спит! – резонно возразил Игорь, уже нажимая на кнопочки пульта. – Вдруг мужика и пушечным выстрелом не разбудишь…

– Артем говорил – Афанасьев спит плохо. Ему приходящая прислуга жаловалась, мол, хозяин ночью по дому слоняется, где попало пустые бутылки и сигаретные окурки бросает, – напомнила я.

– Страдает! – вздохнул жалостливый Петрик.

– От угрызений совести! – злорадно добавил – юность беспощадна! – мой братец и даже поклацал крепкими молодыми зубами, показывая, как именно угрызает Караваева бессонная совесть.

– Да тихо, вы! – шикнул на нас Рояльный.

Он дождался театральной паузы и торжественно придавил пальцем зеленую кнопочку на пульте. Я обратилась в слух. Остальные, судя по наступившей тишине, сделали то же самое, но ничего не услышали. Пришлось прибегнуть к помощи воображения.

Оно охотно нарисовало мне картину: вот Афанасьев, небритый и помятый, в несвежем домашнем халате, полулежит на подушках в своей спальне – замусоренной и неприбранной, несмотря на периодические старания приходящей прислуги. В одной руке у него початая бутылка виски, в другой – дымящийся окурок. Тусклый горячий огонек почти подобрался к пальцам, но Афанасьев этого не замечает – он страдает.

Я покосилась на Рояльного – тот потискал пульт, увеличивая громкость, – и снова вернулась в пропахший табаком, спиртным и неизбывным чувством тяжелой вины чертог Афанасьева.

Чу – что это?

– Витя! – ласково позвал женский голос. – Витенька мой!

Афанасьев уронил дотлевающий окурок, заворочался, выпростал из подушек одно ухо и прислушался.

– Витюша! Витенька!

Афанасьев сполз с кровати, поднялся, пошатываясь.

– Свет мигнул! – доложил Эмма, которому велено было присматривать за окнами.

Мое воображение мигом нарисовало едва не упавший торшер, который чуть не сбил дезориентированный Афанасьев.

– На паузу! – скомандовала я Игорю, и тот нажал на нужную кнопку.

В недрах чужого дома смолк разговаривающий ласковым голосом покойницы розовый осьминог.

– Включай снова, – велела я, выждав пять минут.

За это время Афанасьев успел пройтись по дому и вернуться к себе – свет у него в спальне опять мигнул. Надо бы хозяину переставить торшер, явно неудачно тот стоит, на торных тропах…

– Витя мой дорогой! – повторно завелся говорящий осьминог. – Витюшенька…

– Гаси! – опередил меня Караваев.

Ну вот, говорил, что мой план идиотский! А сам включился, увлекся – вместо Генералюссимуса командовать начал!

– Жаль, что там только имя на все лады повторяется, развернутого текста нет, – покритиковал наш юный драматический актер Эмма. – Было бы эффектнее с выразительным монологом, как в «Гамлете».

И сам выразительно продекламировал:

– Удушлив смрад злодейства моего. На мне печать древнейшего проклятья: убийство брата. Жаждою горю, Всем сердцем рвусь, но не могу молиться.

– Поправочка: не брата, а жены! – уточнил Караваев, очень точно попав в размер и ритм шекспировского стиха.

– Так, прекратили балаган! – приструнила их я. – Мы еще не закончили! Игорь, сколько еще?

– Вся аудиозапись – шесть минут, с длинными паузами можем еще раз десять включиться.

– То есть это надолго, – резюмировал Петрик, сполз на сиденье пониже, пристроил голову на мягком и закрыл глаза.

Я удивленно посмотрела на него.

– Что? – Дружище даже с закрытыми глазами уловил мои эмоции. – Я с вами не высплюсь, а мне надо завтра быть в хорошей форме.

– Особенный день? – Я сразу же сменила гнев на милость.

– А может, и ночь, – игриво ответил Петрик.

– Еще более особенная, чем эта? – съехидничал ревнивец и завистник Караваев.

На десять включений с интервалами в пять-десять минут ушло примерно полтора часа.

Петрик действительно умудрился задремать и сладко похрапывал, мечтательно улыбаясь. Караваев сердито сопел, беззвучно барабаня пальцами по рулю. Эмма вообще вышел из машины, сказав, что снаружи ему удобнее будет наблюдать за окнами. Судя по шорохам и тихому чавканью, он нашел поблизости что-то съедобное и беззастенчиво это уплетал. Только Игорь ответственно жал на кнопочки, безропотно подчиняясь моим тихим командам. Я даже не думала, что частные сыщики – такой похвально дисциплинированный народ!

Наконец запись подошла к концу, и очень вовремя: из окна хозяйской спальни, прямо сквозь брызнувшее фонтаном осколков стекло, со звоном вылетел какой-то снаряд.

– Бутылка из-под виски! – доложил примчавшийся с полей и огородов Эмма.

В одной руке у него была редиска, в другой – квадратная емкость с этикеткой Jack Daniel’s.

– С ума сошел, немытую редиску жрать?! – накинулась я на братца.

– А я ее влажными салфетками, они у меня антибактериальные!

– А желудок у тебя какой, бронебойный?!

– Так, Люся, Люся! У нас уже есть один пациент, совсем тяжелый! – остановил меня Караваев.

– Похоже, клиент созрел, – подтвердил невозмутимый Игорь и наконец убрал осминожий пульт в карман. – Ну? Что дальше?

– В атаку! – скомандовала я.

Петрик спал, и мы оставили его в машине. Выдвинулись боевой четверкой: я, Караваев, Рояльный и Эмма, с мажорным хрустом спешно дожевывающий редиску. Когда я оглядывалась на него, братец замирал с оттопыренной щекой, талантливо притворяясь, будто предательский звук не имеет к нему никакого отношения, но затем, едва я отворачивалась, хрустел еще энергичнее.

Даже невозмутимый Игорь не выдержал и придержал нас всех у калитки, обращаясь к Эмме:

– Давай-ка ты уже дожуешь, а потом мы приступим, а то как-то несолидно получается.

– Розовый осьминог задал тон, – съязвил Караваев, но послушно остановился, дожидаясь, пока смущенный общим вниманием и осуждением Эмма закончит внеплановую трапезу.

– Доел?

– Хрумпрхр… да!

– Двинулись.

Я толкнула калитку, которую Артем, уходя, не запер, и мы вошли во двор. Там Игорь с Караваевым неожиданно ловко обошли меня, и я – Генералюссимус! – вдруг оказалась в хвосте с Эммой. Восстановить правильный боевой порядок не удалось: эти двое, Караваев и Рояльный, начали действовать на редкость слаженно, понимая друг друга почти без слов.

– Первый пошел.

– Прикрываю.

Я вдруг заметила то, на что поначалу не обратила внимания: а мужики-то оделись в черное! Входная дверь дома, тоже незапертая, даже не скрипнула. Двое в черном беззвучно просочились внутрь и как будто растаяли там. Мы с Эммой остановились в