дали роль Лауры, но радость была короткой – и эта работа, едва начавшись, была запрещена.

Затем была взята для постановки только что написанная пьеса Эрнеста Хемингуэя «Пятая колонна» – и тоже запрет.

Сколько их было, несостоявшихся у меня работ!

Начали репетировать «Бориса Годунова». Роли были распределены так: Годунов – Качалов, Пимен – Леонидов, Шуйский – Тарханов, Варлаам – Москвин, Патриарх – Грибов, Марина Мнишек – Андровская, Степанова; Самозванец – Белокуров, Кудрявцев; Царевич Федор – Кольцов, Царевна Ксения – я. Режиссеры – Сергей Эрнестович Радлов, Нина Николаевна Литовцева, руководитель постановки – Владимир Иванович Немирович-Данченко, художник Рабинович.

Из-за того, что Ольга Николаевна Андровская срочно должна была ехать в Италию к больному мужу – Николаю Петровичу Баталову, – Степанова перешла на роль Пановой в «Любови Яровой», которую играла Ольга Николаевна, меня переставили в «Борисе» на Марину, а роль Ксении дали Анне Комоловой. Как известно, спектакль не пошел, но сцену «У фонтана» мы играли в концертах очень часто.

Репертуар нашего театра пополнился спектаклями «Гроза» А. Н. Островского, «Враги» М. Горького, «Любовь Яровая» К. Тренева.

В «Грозе» в роли Тихона буквально потрясал Борис Добронравов. В последнем акте он поднимал образ Тихона до высокой трагедии. Страшной в своей дремучести была Кабаниха – Шевченко. На всех прогонных репетициях, а иногда и на спектаклях, мы особенно ждали сцену свидания Варвары и Кудряша (Андровская и Ливанов). Силой фантазии и виртуозного мастерства они заслоняли драму главных героев в этом акте.

После того как Владимир Иванович Немирович-Данченко включился в работу над «Врагами», пьеса засверкала всеми красками. Это был ансамбль «стариков»: Полина – Книппер-Чехова, Бардин-старший – Качалов, генерал – Тарханов. Все они играли блестяще и не боялись быть смешными. Хмелев играл прокурора Скроботова, Тарасова – Татьяну. Очень хороша была Вера Соколова в роли Клеопатры. Василий Александрович Орлов играл младшего Бардина – мужа Татьяны, Грибов – Левшина. Каждый характер, даже в эпизодических ролях, был скульптурно вылеплен.

Владимир Иванович говорил тогда, что художник, Владимир Владимирович Дмитриев, точно выразил его замысел и глубоко раскрыл зерно пьесы.

11 февраля 1936 года состоялась наконец премьера многострадального булгаковского «Мольера».

Как я уже писала, весь долгий период репетиций был мучительным для Михаила Афанасьевича. Он боролся за свою тему в этом спектакле и принципиально не хотел уступать требованиям Станиславского. Были у них разногласия и по поводу распределения некоторых ролей. Кое-кого из назначенных Станиславским исполнителей Булгаков так и не принял и очень страдал, не находя в них того, что было заложено в пьесе.

Режиссер спектакля Николай Михайлович Горчаков не имел твердой позиции во время работы над спектаклем, одинаково боясь и не угодить Константину Сергеевичу, и обидеть автора. От этого атмосфера репетиций была тяжелой. Репетировали долго, с большими перерывами.

Художник Петр Владимирович Вильямс создал необыкновенные по пышности и блеску красочные декорации, которым не всегда соответствовали исполнители.

Премьера прошла с шумным успехом у зрителей, но критика яростно обрушилась на постановку, на пьесу, главным образом на Булгакова, обвиняя его в искажении истории и во всех смертных грехах. Спектакль сыграли несколько раз, и он был запрещен свыше.

Все это теперь подробно описано в литературе, а нам приходилось наблюдать все воочию – это трагическое непонимание друг друга двух титанов (хотя так мы тогда это не обозначали). Многие из нас очень сочувствовали Булгакову. Я поняла весь трагизм его положения – и, конечно, совсем не по вине Станиславского – лишь значительно позже, благодаря тесной дружбе с Еленой Сергеевной Булгаковой.

Самый большой актерский успех в спектакле выпал на долю Михаила Пантелеймоновича Болдумана (король Людовик) и Михаила Михайловича Яншина (Бутон).

Одно интервью Михаила Михайловича Яншина по поводу спектакля было необъективным (а по его версии – искаженным), но оно больно ранило Михаила Афанасьевича. До конца своих дней он так и не простил одного из самых любимых артистов (в «Театральном романе» он вывел Яншина под фамилией Патрикеев). История с интервью – не сплетня. Все это в подробностях я узнала позже от Елены Сергеевны Булгаковой.

Во второй половине тридцатых годов в нижнем фойе Художественного театра по понедельникам иногда устраивались вечера-встречи. Бывали на них писатели, художники, певцы, медики, музыканты, военные.

Как же радушно, ласково и изящно проводили эти встречи наши «старики»! Почти всегда бывал Владимир Иванович, хозяйками за чайным столом были Ольга Леонардовна Книппер-Чехова и Нина Николаевна Литовцева, им активно помогала Ольга Сергеевна Бокшанская. Чайный стол был накрыт элегантно, со всякими вкусностями и с самоваром, что в те времена уже было редкостью. Коньяк подавали только к чаю. На этих вечерах пить не полагалось. Это не значит, что в театре был сухой закон – бывали и очень пышные банкеты, и встречи Нового года с веселыми застольями.

На «понедельниках» гостей встречали молодые актеры, а в нижнем фойе их принимали Василий Иванович Качалов, Иван Михайлович Москвин, Леонид Миронович Леонидов и другие «старики». В фойе устанавливали несколько рядов кресел. Молодежь скромно сидела в последних рядах этого «партера».

Эти встречи охотно посещала Надежда Андреевна Обухова и подолгу пела, часто свой «неофициальный» репертуар. Охотно бывала и Антонина Васильевна Нежданова и пела под аккомпанемент Николая Семеновича Голованова, играли Гольденвейзер, Нейгауз и многие другие известные музыканты.

Замечательным рассказчиком был Алексей Николаевич Толстой. С ним шутливо полемизировал Телешев, в то время он был директором музея Художественного театра. Часто приезжала колоритная пара Кончаловских. Когда появлялся Михаил Михайлович Климов из Малого театра, то немедленно начинались настоящие словесные турниры Климова с Толстым, Москвиным. Часто выступал и Кончаловский, не уступавший им в остроумии.

Запомнилась встреча с графом Игнатьевым. Он приехал с женой. Женская половина театра с жадностью ждала ее появления, как чего-то необычайного, а вошла скромная пожилая женщина в пестреньком платье и, что нас больше всего удивило, – с рыжей лисой на плечах. Она была очень приветлива и стеснительна. Игнатьев живописно рассказывал о былом, восхищался парадами на Красной площади: «Оказывается, они взяли все лучшее из военных традиций прошлых лет!»

Однажды был приглашен Эренбург. Он приехал хмурый, если не сказать сердитый. Был не очень предупредителен с дамами, небрежно выбрит. Нас это удивило. Но главное, как он начал разговор: «Ну спрашивайте, раз позвали. Я ведь ваш театр не люблю». И еще что-то в этом роде. Очень любезно, но твердо ему парировал Владимир Иванович, и резкости прекратились. Он что-то рассказывал о Париже и Италии, но наших «стариков» этим удивить было трудно. От чаю отказался, все время курил трубку, не спросив разрешения и рассыпая