– Обратитесь к моему другу, – сказал он. – Он может лучше рассказать вам, нежели я. Поверите ли вы, он все записал с моих слов и заставил меня подписать, как будто это было «моим предсмертным признанием» перед тем, как я пойду на виселицу. Вынимай же, старикашка, я видел, как ты положил это в записную книжку. Вынимай!

– Вы серьезно этого желаете? – спросил Мидуинтер, очень неохотно вынимая записную книжку.

Такое недоверие в его собственном доме могло показаться доктору обидным. Гаубери вспыхнул.

– Пожалуйста, не читайте, если чувствуете малейшее нежелание, – сказал он с подчеркнутой вежливостью оскорбленного человека.

– Какой вздор! – закричал Аллан! – Бросьте книжку сюда!

Вместо того чтобы исполнить эту просьбу, Мидуинтер вынул бумагу из записной книжки и, встав со своего места, подошел к Гаубери.

– Извините, – сказал он, сам подавая рукопись доктору.

Глаза его смотрели в сторону, а лицо помрачнело, когда он извинялся.

«Скрытный, угрюмый человек! – думал доктор, поблагодарив Мидуинтера с видимой вежливостью. – Его друг в тысячу раз лучше его».

Мидуинтер отошел к окну и опять сел молча со своей прежней, недоступной пониманию покорностью, которая когда-то привела в недоумение Брока.

– Читайте, доктор, – сказал Аллан, когда Гаубери развернул рукопись. – Это рассказано не вокруг да около, как обыкновенно рассказываю я, но тут ничего не прибавлено и не убавлено. Тут все точь-в-точь, как я видел во сне, и точь-в-точь, как написал бы я сам, если бы думал, что это стоит записать, и если бы был мастер писать, а этого нет, – заключил Аллан, спокойно мешая свой кофе. – Я только мастер писать письма, я мигом набрасываю их.

Гаубери разложил рукопись на столе и прочел эти строки:

«СОН АЛЛАНА АРМАДЭЛЯ

Рано утром первого июня в тысяча восемьсот пятьдесят первом году я находился (по обстоятельствам, о которых нет никакой надобности упоминать здесь) один с моим другом – молодым человеком почти моих лет – на разрушенном французском корабле „La Grâce de Dieu“, который лежит в канале Соунд между материком острова Мэн и островком, называемым Каф. Не ложившись в постель прошлую ночь и чувствуя непреодолимую усталость, я заснул на палубе корабля. Я был совершенно здоров в то время. Солнце уже взошло, и мне привиделся сон. Вот, насколько я могу припомнить, что представлялось мне во сне в продолжение нескольких часов:

1. Первое, что я помню, было появление моего отца. Он молча взял меня за руки, и мы очутились в каюте какого-то корабля.

2. Вода медленно поднималась над нами в этой каюте. Я и мой отец вместе потонули в воде.

3. Наступил промежуток забвения, а потом мне показалось, что я остался один в темноте.

4. Я ждал.

5. Темнота раскрылась и показала мне видение, как в картине, широкого уединенного пруда, окруженного открытой местностью. Над дальним краем пруда я увидел безоблачное западное небо, покрасневшее от заходящего солнца.

6. На ближнем краю пруда стояла тень женщины.

7. Это была только тень. Мне не виделось никакого признака, по которому я мог бы узнать ее или сравнить с каким-нибудь живым существом. Длинное платье показало мне, что это была тень женщины, но не увидел ничего больше.

8. Настала опять темнота, а потом, после некоторого промежутка, рассеялась опять. Я очутился в комнате и стоял у длинного окна. Единственная мебель или украшение, виденное мной (или которое я помню), была небольшая статуя, стоявшая возле меня. Статуя была с левой руки, а окно с правой. Окно открывалось на луг и цветник, и дождь тяжело бил в стекла.

9. Я был в комнате не один, напротив меня у окна была тень мужчины.

10. Я видел не более, я знал не более об этой тени, как и о тени женщины. Но тень мужчины двигалась, протянула руки к статуе, и статуя упала на пол, разбившись вдребезги.

11. Со смутным ощущением, походившим отчасти на гнев, отчасти на огорчение, я наклонился посмотреть на обломки. Когда я опять приподнялся, тень исчезла, и я не видел ничего более.

12. Темнота открылась в третий раз и показала мне тень женщины и тень мужчины вместе.

13. Никакой окружающей сцены (и ничего, что я мог бы теперь припомнить) не виделось мне.

14. Тень мужчины была ближе. Тень женщины стояла позади. Оттуда, где она стояла, слышался звук будто тихо лившейся жидкости. Я видел, как она дотронулась до тени мужчины одной рукой, а другой подала ему рюмку. Он взял рюмку и подал ее мне. В ту минуту, когда я поднес ее к губам, смертельная слабость овладела мной с головы до ног. Когда я опомнился, тень исчезла, и третье видение кончилось.

15. Темнота замкнулась надо мной опять, и наступил промежуток забвения.

16. Я не сознавал ничего более, пока не почувствовал утреннего солнца на лице и не услыхал, как друг мой сказал мне, что я проснулся от сна».

Прочтя рассказ внимательно, до последней строчки (под которой виднелась подпись Аллана), доктор посмотрел через стол на Мидуинтера и начал похлопывать по рукописи с иронической улыбкой.

– У всякого свое мнение, – сказал он. – Я не согласен ни с кем из вас насчет этого сна. Вашу теорию, – прибавил он, смотря на Аллана с улыбкой, – мы уже опровергли, надо еще поискать ужина, которого ваш желудок не мог бы переварить. До моей теории сейчас придет очередь. Прежде обратим внимание на теорию вашего друга.

Он резко обернулся к Мидуинтеру, и ожидаемое торжество над человеком, который ему не нравился, слишком ясно виделось в его лице и обращении.

– Если я так понял, – продолжил он, – то вы полагаете, что этот сон служит сверхъестественным предостережением мистеру Армадэлю об опасных событиях, угрожающих ему, и об опасных людях, имеющих отношение к этим событиям, которых он должен был бы избегать. Могу я узнать, дошли ли вы до этого заключения потому, что всегда верите снам, или вы имеете свои причины приписывать особенную важность одному этому сну?

– Вы очень верно определили мое убеждение, – отвечал Мидуинтер, сердясь на выражение лица и голос доктора. – Извините меня, если я попрошу вас удовольствоваться этим заключением и позволить мне умолчать о моих причинах.

– Вот именно это он сказал и мне, – вмешался Аллан, – а я думаю, что у него совсем нет никаких причин.

– Тише! Тише! – сказал Гаубери. – Мы можем рассуждать об этом предмете, не вмешиваясь ни в чьи тайны. Перейдем прежде к моей методе насчет снов. Мистер Мидуинтер, вероятно, не удивится, когда услышит, что я смотрю