— Слушаю вас.

Людмила Сергеевна рассказала, как возникла в детдоме мысль о мастерской, с каким энтузиазмом приняли ее ребята, как усердно они работают и как теперь может рухнуть все дело оттого, что чинуши не хотят ничем помочь.

Заведующая слушала, глядя на стол и поглаживая пальцами карандаш.

— Чего же вы хотите? — подняла она глаза на Людмилу Сергеевну, когда та замолчала.

— Помогите нам, Ольга Васильевна. Вы ведь понимаете, как это важно…

— Да, понимаю. Это важно… — прищурилась она, — потому что не нужно!

— Как! Почему?

— Детдом — не ФЗО и не ремесленное. У вас дети живут до четырнадцати лет. Работать им рано. Они должны закончить семилетку, а потом уже в другом месте приобретут квалификацию. У вас они должны учиться, и ничего больше.

— Но ведь это не в ущерб занятиям! И лучше же будет, если они заранее хоть немного ознакомятся, подготовятся.

— Конечно! Будут работать в мастерской, а из школы носить двойки? Как вы, педагог, можете предлагать такие вещи? Вы знаете, как у нас обстоит с успеваемостью?

— У меня нет двоечников.

— Так есть у других. И я не хочу, чтобы они появились у вас тоже. Мы по области чуть ли не на последнем месте…

— Но нельзя же так… — Людмила Сергеевна на секунду замялась, — как в шорах. Сиди носом в учебник, и всё. Это же дети, им развиваться нужно…

— Они и так перегружены в школе, а вы хотите еще нагрузить?

— Наоборот! Это им облегчит. Это и разрядка и практические знания. Ведь программы у нас академичны, дети выходят неприспособленными, ничего не умеют…

— Программы составляем не мы, наше дело — их выполнять! И давайте сначала научимся их выполнять как следует…

— Почему «сначала»? Пока мы научимся одному, потом возьмемся за другое, дети вырастут, им не нужны будут ни наше умение, ни наша инициатива.

— Я тоже за инициативу, только инициатива бывает разная!.. — раздраженно сказала завгороно и снова сердито прищурилась. — Не надо быть умнее министерства. Оно утвердило программы, оно утвердило положение о детских домах… И наше дело — выполнять их, а не нарушать.

— Так вы запрещаете мастерскую? — подобравшись, как перед броском, спросила Людмила Сергеевна.

— Ничего я не запрещаю! — окончательно рассердилась завгороно. — Но и на поддержку мою не рассчитывайте. И имейте в виду: если только у ваших воспитанников понизится успеваемость — а мы проверим! — пеняйте на себя…

— Я не понимаю, Ольга Васильевна, почему вы сегодня со мной так разговариваете?

— У меня есть основания. Не мешало бы и посоветоваться насчет Дроздюк.

«Ну вот, добрались до корня!» — с горечью подумала Людмила Сергеевна.

— Если гороно рекомендовало вам человека, значит, у него были основания.

— Да разве это человек? — возмутилась Людмила Сергеевна. — Это же надсмотрщица! Дай ей волю — она всех ребят в карцер упрячет…

— Товарищ Дроздюк — опытный педагог, думающий работник. Недооценили — пеняйте на себя.

Людмила Сергеевна ушла. «Неприятно как! Ольга Васильевна — разумный ведь человек, а вот на́ тебе… Просто амбиция заговорила: она Дроздюк рекомендует, а я выставляю. Человек молодой, к должности не привыкла, вот ей и мерещатся покушения на авторитет. И Дроздюк, конечно, наплела… Батюшки! А с мастерской-то что же? Вот затеяла на свою голову! Ведь сказать ребятам — крылья им подрубить. Это же разочарование, обида на всю жизнь: работали, работали — и все впустую. Может, пока им не говорить, раньше времени не разочаровывать?»

Однако Людмила Сергеевна не удержалась. Решив, что даже плохая правда лучше самого хорошего обмана, она позвала «свою опору» — Яшу Брука, Аллу, Митю Ершова, Тараса Горовца — и рассказала о неудачных попытках добыть инструменты и материалы. Ребята задали несколько растерянных вопросов и примолкли. Все великолепные мечтания рухнули. Не будет ни автомашины, ни лодки, ни моделей. Зря только возились с этими кирпичами… Нет, совсем не зря — помещение так или иначе пригодится. Людмила Сергеевна еще попытает счастья, выход найдется…

16

Яша Брук усердно помогал разбирать развалины, но к мастерской не испытывал интереса — работать в ней он не собирался. Круглый отличник, он мог рассчитывать, что ему позволят окончить десятилетку и поступить в вуз. Яша был равнодушен к мастерской, но не к переживаниям товарищей. Они бодрились, старались убедить друг друга, что «будет порядок», Людмила Сергеевна добьется, однако верилось в это плохо, и возня с кирпичами начинала казаться бессмысленной. Несколько дней ребята пытались что-нибудь придумать, найти выход, но ничего не придумали, и тогда Яша неуверенно, думая вслух, предложил:

— А что, если пойти к Шершневу?

Они сидели втроем — Яша, Митя и Лешка, которому под честное слово секрет был доверен. Лешка не понял и вопросительно поднял на Яшу глаза, а Митя отрицательно покачал головой.

— К директору «Орджоникидзестали»? Не даст!

— Он ведь и депутат! — сказал Яша.

Во время недавних выборов на всех стенах висели плакаты, с которых смотрел на прохожих худощавый человек с глубокими морщинами от крыльев носа к углам губ. Взгляд у него был суровый…

Митя покачал головой.

— Прогонит он нас, и все!

Лешка не видел плакатов, но тоже сомневался: станет депутат слушать каких-то пацанов! Яша опасался только одного: что секретарь в приемной не пустит их к депутату.

Секретаря не оказалось. В коридоре на первом этаже здания горсовета напротив одной из дверей стояли два деревянных диванчика. На одном сидела старуха с кошелкой и, вздыхая, рассказывала молодой женщине с накрашенными губами, как обижает ее родной сын и невестка, гонят из собственной хаты. Молодая женщина кивала головой, но прислушивалась не к ней, а к тому, что происходит за плохо притворенной дверью. Возле двери, переминаясь с ноги на ногу, стоял парень в кургузом пиджаке и лыжных штанах. Парень нервничал: поминутно одергивал пиджак, приглаживал волосы и зажигал все время гаснущую папиросу. Ребята тихонько сели на вторую скамейку. Из комнаты вышел старик рабочий, надел обеими руками фуражку и сказал, ни к кому не обращаясь:

— Ладно. Поглядим!

Парень был уже в приемной. Оттуда доносился невнятный торопливый говор, потом сердитый голос громко произнес:

— Я прогульщиков не покрываю. Прогулял — отвечай за это. И больше ко мне не приходи.

Парень вышел потный и красный, зло швырнул окурок на пол и зашагал к выходу. Женщина с накрашенными губами, заранее искательно улыбаясь, скрылась за дверью. Она сидела долго, а старуха потом еще дольше. Ребята несчетное число раз прочитали на двери объявление о том, что депутат Верховного Совета УССР тов. М. X.