и люди из них вырастают. Я по своему сыну сужу: всё у него есть, он и бесится… На днях брякнул: не буду больше здесь учиться, желаю в школу юнгов — и баста! Что его теперь, пороть? И в кого такой уродился?

— Не иначе, как в батю… Ну и что же, всыпал?

— Пока так обошлось… А что же делать с детдомовцами? — Гущин прищурился, задумчиво побарабанил пальцами по столу и снял телефонную трубку. — Третье ремесленное. Да… Я прошу Еременко… Привет, товарищ Еременко! Гущин, да. Ты помнишь, как на выставку к себе зазывал? Помнишь? Цела она у тебя? Ага. Ну хорошо. Послезавтра приедем смотреть. Часов в двенадцать… Всего!

— Еременко? — с сомнением сказал Шершнев. — Это ж кремень, а не человек.

— Ну да ведь и я не мякиш… — улыбнулся Гущин.

…Людмила Сергеевна металась с предприятия на предприятие, всюду получала отказ и окончательно упала духом. Словно в довершение всех бед курьер принес пакет из горкома, в котором ей предлагалось явиться к секретарю. Что еще могло случиться, зачем она понадобилась?..

В приемной за столом сидела молоденькая девушка с лицом, напряженным от стараний выглядеть внушительнее. Она была в очках, по-видимому, слишком больших — очки поминутно сползали на кончик ее короткого носика, и она становилась похожей на юную бабушку. Девушка сердито подталкивала их пальцем к переносице, но как только наклонялась над столом, они снова съезжали, и она опять становилась похожей на бабушку.

— Товарищ Гущин сейчас уезжает и никого принять не может, — придерживая пальцем очки и строго глядя через них на Людмилу Сергеевну, сказала девушка. — Вас вызвали? Сейчас узнаю.

Гущин вышел сам с кепкой в руках.

— Вы меня вызывали, товарищ Гущин? — поднялась Людмила Сергеевна.

— Здравствуйте, товарищ Русакова. Не вызывал, а просил прийти. Это, наверно, Ира строгостей напустила, — посмотрел Гущин на техсекретаря. — Ужасно строгая девушка, я даже сам иногда побаиваюсь. Машину вызвали, Ира?

— Да, Иван Петрович.

— Я через часок буду, а может, и раньше. Пойдемте, — кивнул Гущин Людмиле Сергеевне и пошел вперед.

Шофер распахнул дверцы кофейной «Победы». Гущин сел рядом с ним, озадаченная Людмила Сергеевна — на заднее сиденье.

— Куда, Иван Петрович? — нажимая педаль стартера, спросил шофер.

— В третье ремесленное.

Ни шины, ни рессоры не спасали на булыжной мостовой от тряски. Придерживаясь рукой за спинку переднего сиденья, Людмила Сергеевна смотрела в затылок Гущину, словно на нем надеясь прочитать объяснение. Затылок как затылок, чересчур, пожалуй, плотный. Раньше такие называли апоплектическими… «Да что он, в жмурки со мной играет?» — возмутилась Людмила Сергеевна.

— Что, товарищ Гущин, комиссия какая-нибудь?

— Вроде, вроде, — покивал, не оборачиваясь, Гущин.

Двухэтажное здание ремесленного училища было старой, времен первой пятилетки, постройки, когда не в меру бойкие архитекторы пытались в своих проектах объединить оранжерею с пакгаузом. В этом здании, несмотря на обилие окон, пакгауз явно восторжествовал.

Гущин покосился на мрачные бетонные стены и помянул черта.

— Углем, что ли, они его красили, идолы?

Вопрос не был обращен к ней, Людмила Сергеевна промолчала.

Со второго этажа, топоча по каменным ступеням, сбегали два подростка в черных рубашках. Один догнал другого и щелкнул по затылку. Тот хотел дать сдачи, но оба одновременно заметили посторонних, присмирев, чинно прошли мимо и потом еще быстрее ринулись к выходу. Людмила Сергеевна внимательно приглядывалась к ремесленникам — года через два и ее ребята сюда пойдут… Ничего. Бледноваты немножко. Кормят их плохо, что ли? Или на воздухе мало бывают? А так ничего, веселые.

К перилам на всем протяжении лестницы были привинчены угловатые деревянные бруски.

— Видали? — показал на бруски Гущин. — Это чтобы ребятишки не скатывались. Сам в детстве небось не одни штаны порвал, а для других изобрел… Гений!

— Так что же, пусть катаются? — сдерживая улыбку, спросила Людмила Сергеевна.

— Ну, не знаю… Во всяком случае не лестницу портить!

В гулком пустом коридоре во всю стену шло окно, другую прорезали одинаковые двери. В простенках, едва не под самым потолком, висели щиты. На них были аккуратно прикреплены машинные детали, тщательно отшлифованные инструменты.

По коридору навстречу пришедшим спешил низенький рыхлый мужчина в вышитой рубашке с закатанными рукавами.

— Вот — знакомьтесь, — сказал Гущин. — Это и есть главный кузнец кадров, Еременко.

Людмила Сергеевна назвала свою фамилию. Вытирая пот со лба, «кузнец кадров» недоуменно шевельнул бровью, озабоченно улыбнулся и протянул руку.

— Пройдемте в кабинет? — задыхающимся, астматическим тенорком спросил он.

— Кабинеты нам не нужны, свои надоели, — сказал Гущин. — Давай хвастай достижениями.

— А вот, — широким жестом показал Еременко на щиты с экспонатами. — Пойдемте оттуда смотреть.

Они вернулись к началу коридора.

— Ты бы их еще к потолку подвесил, — сказал Гущин. — Боишься — сопрут?

— Да нет, пока такого не было, а… — Он осторожно улыбнулся. — Береженого, говорят, бог бережет.

— Тебе бог не нужен — ты лучше бога упрячешь…

— Вот первой группы слесарей, — поспешил перевести разговор Еременко. — Тут простая работа. Планки всякие, гайки, молотки хлопцы пиляют… Потом — замки, ключи, инструмент попроще… А вот тут кронциркули, штангеля, плашки…

— Нравится? — повернулся Гущин к Людмиле Сергеевне.

— Ничего, — сдержанно похвалила Людмила Сергеевна, стараясь не выдать нарастающую в ней досаду. Что он, дразнить ее привез?

— Ничего? — еле заметно улыбнулся Гущин. — По-моему, просто хорошо.

Еременко рассказывал об экспонатах и поглядывал на нее. Он никак не мог понять, кто такая эта дамочка и зачем Гущин ее привез. Из области или из Киева? Видать, шишка, если сам с ней приехал. Хуже нет, когда не знаешь, кто перед тобой: не то — товар лицом показывать, не то — прибедниться…

Они прошли в кабинет холодной обработки металлов. Там было собрано лучшее: полные комплекты слесарного инструмента, всевозможные резцы, фрезы, сверла. Гущин переходил от стенда к стенду, похваливал и приглашал Людмилу Сергеевну полюбоваться, потом уселся на ученическую скамью, размял папиросу и с удовольствием затянулся дымом.

— Так второе место, говоришь, на областной выставке заняли? Хорошо! А потом что?

— Поедем на республиканскую.

— А дальше?

— Может, и дальше, як така наша доля будет… Всемирной пока по трудовым резервам не намечается, — посмеялся Еременко.

— Нет, а потом что?

— Чего же еще потом? — Еременко перестал смеяться и насторожился. — Потом опять у себя развесим — нехай новенькие завидуют и обучаются.

— Так. Выходит, перья?

— Какие перья?

— Страусовые. Раньше барыни страусовыми перьями украшались. А вы — вот этим. — Гущин снял со стенда никелированный микрометр и подбросил на ладони. — Кто — перьями, кто — кольца в нос вставляет, а вы — бирюльками…

— Это микрометр — бирюлька?! — возмущенно привскочил Еременко. — Голубчики! Да он же тысячные доли миллиметра