Последний взгляд в зеркало — и Нина Елизаровна, сдерживая рвущееся из груди дыхание, неторопливо открывает дверь.

На пороге стоит Евгений Анатольевич. В руках у него пять чахлых розочек и бутылка шампанского, добытая вчера в честном и неравном бою с государственной антиалкогольной кампанией.

— Доброе утро, Нина Елизаровна, — смущенно говорит он.

— Здравствуйте, Евгений Анатольевич. Ну, проходите же, проходите!

Евгений Анатольевич осторожно переступает порог и сразу же, автоматически, снимает полуботинки, оставаясь в носках.

— Эй, эй! Немедленно прекратите этот стриптиз! — прикрикивает на него Нина Елизаровна. — В нашем доме это не принято.

— Что вы, что вы… Как можно?

— Я кому сказала — обувайтесь! Тоже мне, герой-любовник в носочках!

— Вот… — Евгений Анатольевич протягивает Нине Елизаровне розы и бутылку шампанского, сует ноги в туфли и начинает снимать пальто.

— «Не могу я жить без шампанского и без табора без цыганского!..» Где розочки брали?

— У Белорусского вокзала.

— Вы нормальный человек?! Они же там по пятерке штука! Вы что, наследство получили?

— Нет, суточные. И компенсацию прислали. За неиспользованный отпуск, — простодушно объясняет Евгений Анатольевич.

— Да нет, вас лечить надо, — убежденно говорит Нина Елизаровна и проталкивает Евгения Анатольевича в большую комнату. — Я, кажется, займусь вами серьезно!

Евгений Анатольевич целует руку Нины Елизаровны, улыбается:

— Я могу только мечтать об этом.

* * *

В большом учрежденческом женском туалете Марина поправляет волосы перед зеркалом, оглядывается на закрытые двери кабинок и говорит:

— Я тебе еще раз повторяю: важно решить в принципе — ехать тебе с ним или не ехать.

— Для меня это вопрос жизни. Там все наконец может решиться и…

Из-за дверей одной из кабинок слышен шум спускаемой воды.

Марина хватает Лиду за руку и выволакивает ее в коридор.

— Ни черта там не решится, институтка бездарная!

Они быстро идут по коридору к своему отделу.

— Это для тебя вопрос жизни, а для него — баба в койке на время отпуска. Ни шустрить не надо, ни клеить, ни охмурять. Эва, как удобно! — раздраженно говорит на ходу Марина.

— Маришка, я запрещаю тебе!

— Но он же кобель. Посмотри на него внимательно. На его сладкой роже так и написано: кобель!

— Марина! — возмущенно шипит Лида.

— Хочешь докажу? Хочешь?! — Марина останавливается у дверей своего отдела. — Смотри! Идиотка…

Она рывком открывает дверь, входит в отдел, зябко поводит плечами и с прелестной улыбкой громко обращается к Андрею Павловичу:

— Андрей Павлович, родненький, а если я закрою форточку?

Лида проскальзывает в свой дальний угол.

— Ради Бога, Марина Васильевна. А если это сделаю я?

— Что вы, что вы, шеф! Как можно, начальничек…

Марина подходит к окну у стола Андрея Павловича, задирает и без того короткую юбку, обнажая красивые стройные ноги, взбирается на подоконник и обстоятельно закрывает форточку.

Сохраняя на лице улыбку, ставшую деревянной, Андрей Павлович нервно проглатывает слюну, не в силах оторвать глаз от ног Марины.

Отдел замер. Все ждут реакции Лиды. Но Лида, просмотрев весь этот спектакль,, уже уткнулась в бумаги.

А Марина с подоконника лукаво поглядывает на Андрея Павловича. Тот встает из-за стола, протягивает ей руки:

— Позвольте помочь!

— С удовольствием. — И Марина оказывается в объятиях шефа. — Ого, сколько мощи! Кто бы мог подумать!

— Ах, Марина Васильевна, не цените вы своего начальника! — улыбается Андрей Павлович и ставит Марину на пол.

* * *

В перерыв в столовке самообслуживания медленно ползет к кассе очередь мимо супов в нержавеющих мисочках, мимо сереньких котлет и очень прозрачных компотов. Скользят по трубчатым полозьям пластмассовые подносы. Впереди Марина. Лида, как всегда, сзади.

— Ну и что? Ну и что? — тихо возражает Лида. — Ты устроила примитивную дешевую провокацию — задрала юбку, показала все, что можно, да еще и повисла на нем!.. А мужик есть мужик! Было бы хуже, если бы при виде твоих ляжек у него вообще ничего не возникло.

— Все, что надо, все возникло! В этом можешь не сомневаться. А ты — абсолютная, слепая дура. Помидоры будешь?

— Да. А сколько они стоят?

— Семьдесят коп. Брать?

— Нет. Лучше салат витаминный за двадцать две. Тебе щи?

— Я первого не ем. Неужели ты рассчитываешь, что он после вашего дурацкого Адлера бросит все и…

— Я никогда ни на что не рассчитываю, — уже за столиком говорит Лида. — Я хочу надеяться. Тем более что он сам мне говорил.

— Не будь дурочкой, Лидуня. Оттяни свой отпуск на месяц. Поедем вместе в Ялту. У меня там в «Интуристе» мощнейший крюк! Поселимся в отличной гостинице. Рядом Дом творчества писателей, до ВТО — рукой подать! Найдем двух шикарных мужиков… Причем не нас будут выбирать, а мы! И проведем время, как белые люди, Лидка! А там… чем черт не шутит…

— Я люблю его, — тихо говорит Лида, прихлебывая щи.

— А ты не думаешь, что его еще одна женщина любит?

— Кто?.. — пугается Лида.

— Его жена, — жестко говорит Марина. — Вполне приличная девка. Я бы даже сказала — симпатяга.

— Ох, черт, я так старалась об этом не думать!

* * *

Бабушка смотрит на закрытую дверь, откуда доносятся обрывки фраз Евгения Анатольевича и Нины Елизаровны.

— …и мне предложили такие вот курсы АСУП… — Это голос Евгения Анатольевича.

Бабушка слышит звяканье чайной ложечки в чашке, смех Нины Елизаровны:

— А-суп! Очень по-абхазски. Там к каждому русскому слову в начале пристегивается буква «А»: «Агорсовет», «Амагазин», «Абольница»…

— Нет, АСУП — это автоматизированная система управления. Наше министерство такие курсы организовало и… Я же диспетчер на заводе. Вообще-то — старший диспетчер. Но это только название. А так… Меня и послали. Натри недели.

— А что такое — диспетчер на заводе?

— Ну, есть график прохождения заказов. Смежники недопоставили — план летит вверх тормашками. Звонишь, требуешь, просишь, умоляешь. Ты кричишь, на тебя кричат.

— Вы кричите? — Слышно было, как Нина Елизаровна рассмеялась.

— Пожалуй, вы правы. Больше на меня кричат. Бабушка тоскливо уводит глаза в потолок и почти перестает слышать голоса из большой комнаты.