скотина... Я б ему гаду тоже рога наставил... Тем более что жена его — ух! Ядрёная бабёнка! Фигуристая и сисястая, да и на мордашку весьма хороша. Но как говорится: рылом не вышел. Хотя нет. Рылом то как раз вышел, а вот статусом нет... Хотя вроде и прапорщик для генеральской дочки маловато? Так это в мужья, а в любовники — самое то! Да и Дед наш ещё тот дамский угодник, кого хочешь, уболтает... Ну, почти.

Спросите, за что такая не любовь? Да этот гад мне в морду дать пытался, наивный! Но давайте-ка по порядку. Так сказать, чтоб расставить точки...

Появился майор в нашей части совсем недавно. Пару месяцев как. И сразу начал ставить всех на место, ну тех, кто званием и должностью не вышел. Почти неделю нас как-то проносило мимо этого персонажа, но вот однажды...

В порыве какой-то своей логики, Рогожин напялил на нас всю амуницию, какую только можно, и от щедрот своих урезал норматив на две секунды... Караул!!! Две секунды! Да ещё и гружёные, как маленькие лоси. Почему маленькие? А вот когда вы в седьмой раз подряд не уложитесь в норматив прохождения полосы препятствий, и будете «бодренько» бежать в её начало, чтоб не уложиться в восьмой — вы меня поймёте! Почему это «лоси» измельчали...

А тут эта скотина, на УАЗике мимо едет. Честь ему, видишь ли, не отдали! А кто его видел? Тут бы воздуха лишний глоток найти... И пОтом, бегущим ручьями, не захлебнуться! Местные офицеры в жизни бы такого себе не позволили: они обычно только сочувственно на нас поглядывают.

А этот перец не поленился догнать нас и поставить машину поперёк пути... Собственно об неё мы всей толпой и остановились... Ну, точнее я об неё, об меня Балагур... Чертяка здоровый! Ну и дальше по цепочке. Чуть не перевернули «драндулет», вместе с замполитом...

Ох, как этот горлопан орал! Как орал! Аж покраснел бедняжка. А нам то что? Стоим, отдыхаем, делаем вид, что слушаем. Внимательно так. Ну, зачем же офицера обижать невниманием.

Смотрю, он мне уже в лицо орёт и пальцем в разгрузку тычет. Зачем? Вот так увлечётся и свернёт тыкалку набок. Прислушался...

— Скотина! — и как даст мне в грудину...

Похоже — дебил! Я даже уворачиваться не стал. Надо уважать старших по званию! Даже навстречу подался... Чтоб у него удар сильнее вышел. Вот он со всей дури и зарядил в рожок...

Ох ты ж! Я думал, он громче орать уже не сможет! Ан нет, смог! И в морду мне с левой. Правая то, того… заболела, однако! Хотел ему каску под удар подставить, да пожалел дурачка... Просто голову убрал. После пятой попытки, он ствол начал вытягивать. Мдя... Тут то у него почечная колика и случилась.

Пока он калечил себя и безрезультатно пытался заехать мне в лицо, Рогожин просто стоял рядом и развлекался. А чего вы хотели? Так орать, тут не только капитан за сотню метров услышит... А вот когда дело до ствола дошло... Тут у него проблема со здоровьем и приключилась!

Шикнув на наше маленькое, уставшее стадо вьючных животных, командир отправил нас вместе со Степанычем на полосу препятствий. Правда по пути обозвал тунеядцами, и накинул ещё пару кругов: чтоб больше не сачковали. А сам начал что-то душевно объяснять замполиту. Тот, правда, не понял доброго к себе отношения, и поволок капитана к полковнику...

Не знаю, что уж там было? Но с тех пор майор обходит Рогожина седьмой дорогой, и нас естественно тоже не трогает... Почти. Гадит по мелочам, но что поделаешь, натура такая у человека. Капитан то, что? Добрая душа, дал по почкам и успокоился, а Степаныч обиду затаил... Ему-то, не по статусу, майоров воспитывать. Вот он по-своему и отыгрывается на нём. А Рогожин понятное дело беспокоится. Вот и пытается воспитывать. Да только толку-то? Степаныч, похоже, во вкус вошёл, и уже не столько мстит, сколько красивую бабу имеет... А в норматив мы уложились, правда только на следующий день...

Злой, как чёрт, Рогожин выскочил из своей каморки и, хлопнув дверью, направился к выходу, что-то бубня себе под нос. Поравнявшись с нами, остановился:

— Сержант, пару кругов на полосе препятствий, для разогрева, потом займитесь проверкой снаряжения. В остальном пока свободны, меня до вечера не будет, — и вышел на улицу.

Вот только что-то не доброе шевельнулось внутри...

— Командир! — кричу, выскочив вслед за ним. Что-что, а доверять внутренним ощущениям уже научился.

— Ну, что ещё? — раздражённым голосом поинтересовался капитан.

Подскочив к нему, шепчу:

— Хреновое у меня предчувствие...

— Хм... А поконкретней?

— Не знаю. Свербит и всё. Возьми меня с собой, для подстраховки...

Рогожин задумался, но вот доверять моим предчувствиям он тоже научился:

— Ладно. Возьми оружие, я тебя в машине подожду.

Я развернулся и рванул в казарму. Вот только, чем ближе я был к дверям, тем сильнее зудело что-то внутри меня... Остановившись, делаю шаг назад. Мать моя! Чувство опасности взвыло сиреной! Значит сзади! Сзади? А что там? Только Рогожин и машина. Оборачиваюсь, а в мозгу яркая вспышка! Командир! Машина!

Откуда взялась эта мысль — непонятно, скорее всего, шутки подсознания. Со мной такое бывает: пропадает часть логической цепочки и приходит готовый ответ. Это потом уже можно не спеша обдумать, а что это было? Но сейчас-то на это нет времени.

— Джинн, машина!

Капитан не подвёл! Услышав свой позывной, он тут же перешёл в боевой режим, и второе слово воспринял как опасность. Резко развернувшись, и ускорившись, рванул прочь... От УАЗика, до которого оставалась всего пара метров. Правильно, что время терять? Если что, по шее молодому можно и потом дать! Вот только максимум, что он успел сделать это пара шагов...

Прогремел взрыв. Яркая вспышка резанула по глазам. Взрывная волна от разорванного на части автомобиля, подхватила Рогожина и швырнула вперёд. Осколки горячего метала, впивались в вытянутое в струну тело, продолжавшего даже в этот момент бороться, капитана.

Боже мой, какой же силы был взрыв, если изувеченное тело командира, сломанной куклой, приземлилось всего в шаге от меня?

— Руслан! Руслан! — пытаюсь перевернуть бесчувственное тело. — Руслан, не умирай!

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЁРТАЯ

В чувство меня привёл подзатыльник Степаныча:

— Не тряси, ирод! Если ты его не угробишь, то жить будет!

«Живой! Мать его, живой! Живой, сволочь такая! Вот ведь гад,