головой.

– Тихон… Тихон… сука…совсем ошалел?

– Не переживай, я тебя не убью, это сделают другие. Но ты, тварь, посмел тронуть мою женщину, похитить ее и смотреть после этого мне в глаза. Думал, я твою сраную схему не вычислю? Был уверен, что все сойдет с рук, и ты так просто продолжишь кувыркаться, довольный собой, со шлюхами?!

– Это ошибка, Тихон, черт, ты мне зуб сломал, – Сава схаркивает темно-красные сгустки на светлый ковер, размазывая кровь по разбитым губам.

– Вернусь, если ты будешь еще жив, доставлю себе удовольствие – закопаю лично.

– Да я клянусь, не трогал твою шлюху, нахуй она мне нужна.

Снова наношу подряд три удара, хруст, вой. Слушать историю, что Сава ничего не знает о сгоревшем домике в лесу, о тачке, что была на трассе и попала в поле видимости камеры, не хочу. Просто хочу убивать его за то, что посмел обидеть мою девочку.

Отбросив вялое тело в сторону, выхожу в коридор, медленно по лестнице спускаюсь вниз. Гробовая тишина в холле, все делают вид, что ничего не произошло. На крыльце вдыхаю морозный воздух, по пути к машине, взяв снега, стираю с рук кровь, костяшки снова разодраны до мяса, но это даже приятная боль.

Курить хочется смертельно, в бардачке нахожу сигареты, первая затяжка, откидываюсь на сиденье, задерживаю дыхание, а потом выдыхаю. Телефон издает сигнал, читаю сообщение, город, улица, квартиру я знаю, Нина сказала.

Вновь набираю номер Арины, который мне дала ее подруга, но лишь длинные гудки, а душа на разрыв.

Что же ты раньше, моя хорошая, не сказала, что тебя спасать надо?

Я бы уберег, вот бог мне судья, как мог бы уберег.

Глава 40

Арина

– Все в порядке? Арина?

Доктор что-то говорит, я его совсем не слушала, все мои мысли сосредоточены вокруг сказанных недавно Гектором слов. Он поможет? Как? У меня лишь один вариант свободы – убийство. Но если я правильно поняла, свобода нужна ему так же, как мне.

– У тебя холодные пальцы.

– Все в порядке.

Эдуард Маркович скептически качает головой, но вопросов больше не задает, снова начал меня осматривать. Лежу, сцепив руки на груди, смотрю до рези в глазах в белоснежный потолок.

– Сейчас я закончу, сдашь все анализы, а потом сделаем ультразвуковое исследование. Кое-кому нужно об этом знать, а не орать и не ставить условия.

Прекрасно понимаю, о ком говорит доктор.

– Что… я хочу спросить, как там?

Спросила, а сама перестала дышать, грудная клетка горит огнём, вот сейчас он скажет, мол, все отлично, ничего нет, тебе, Арина, показалось. Беременности и быть не может, что ты там такого себе нафантазировала? У тебя стоит спираль, всем спиралям спираль, я доктор с кучей дипломов и не могу ошибаться, а уж передовые технологии и прочая муть – тем более.

– Визуально все хорошо, сейчас будет немного неприятно, необходимо убрать лишнее.

– Хорошо? Совсем хорошо?

– Ты какой ждешь от меня ответ? Что ты беременна и вошла в один процент статистики?

Я не знаю, какой жду ответ, но точно не про один процент.

– Черт… док… м-м-м, – дергаюсь, процедура малоприятная.

– Не выражайся при ребёнке.

Задержала дыхание, приподнялась на локтях, смотрю на макушку Эдуарда Марковича, нервно сжимая больничную сорочку, поймала себя на том, что улыбаюсь.

– Все готово, ты молодец, Арина. А вот к производителям данного контрацептива у меня много вопросов и претензий. И как у тебя так получилось?

– Сама не знаю, я здесь ни при чем.

– А кто? И не смотри на меня как на врага народа. Ты беременна, и это прекрасно, срок три-четыре недели, на УЗИ посмотрим точный срок, в твоем случае, не предохраняясь, вероятность забеременеть равна шестидесяти процентам. Ты уникальная девушка.

Стираю с щек слезы, сердце отбивает неровный ритм, кусаю губы. Это не я уникальная, это Тихон, только он, один на миллион, мог сделать. Наглый, настырный, но так на удивление легко смог показать мне, что есть на самом деле любовь. А она не в словах, она во взгляде, касаниях, заботе, в свободе выбора и реальной свободе быть рядом с тем, кто дорог.

– Это слезы радости?

– Я так люблю его.

– Ребенка?

– И его тоже… очень.

– Первый раз вижу за несколько лет твои слезы.

– Я не дам его убить, вы понимаете? Я сама прикончу того, кто это захочет сделать.

– Ты думаешь, я способен на такое?

– Я боюсь так думать. Давно не верю людям.

Молчим, слышно лишь, как тикают настенные часы, Эдуард Маркович снимает перчатки, обиженно поджимает губы.

– Я всегда только за жизнь. Иди сдай кровь, знаешь где, а потом в кабинет УЗИ – номер семь, я подойду.

Слезаю с кресла, накинув халат, следую в процедурный кабинет. Здесь все стерильно, пахнет спиртом, не чувствую иглу, погруженная в свои мысли. На автомате сгибаю локоть, снова выхожу в коридор. Опершись спиной о стену, прикрываю глаза, в желудке спазмы голода.

Чувствую взгляд – Гектор, точно он – еще тревогу, словно случилось что-то нехорошее, все мысли о Тихоне. Что там говорила Серафима, трудные времена у него, да, с таким другом, как тот упырь, что смотрел поганым взглядом, и секретаршей с клеймом шлюхи и врагов не нужно.

– Мне нужно отъехать на пару часов, глупить не будешь?

Гектор задает вопрос, только сейчас замечаю, как он устал, под глазами круги, бледный, кожа как сухой пергамент обтягивает скулы. Брови сведены, губы поджаты.

– Что ты задумал?

Он не собирается отвечать на мои вопросы.

– Нет, мне теперь нельзя. Ты не шутил?

– Кое-кого с тобой все равно оставлю, Костя не должен приехать. Новый год завтра, он отмечает его с семьей.

– Уже завтра?

Так вот почему все украшено мишурой, совсем потерялась в ходе времени.

– Арина?

– Я на УЗИ.

Не могу ничего обещать, потому что никому не могу верить, даже доктору. Я не знаю, что движет Гектором, на что он может пойти ради личной вендетты, верша месть, в каком положении окажусь я?

Полумрак помещения, удобная кушетка, мелодичный женский голос, я напряженно вглядываюсь в монитор, а там черно-белые разводы, ничего не понятно.

Я долгое время считала себя неполноценной, хотела семьи, практически не зная, что это такое, лишь из детских воспоминаний. Которые так неумолимо стирались из памяти, а я не могла их удержать.

– Ну, что тут у нас?

– У нас намечается истерика.

– Ну, это понятно, девочка нервная, но это пройдет.

Они так мило болтают обо мне, это забавно.

– А в целом, Лида?