Ими заинтересовались лишь после того, как их соотечественник, берлинский беженец, донес на них французам. Однажды утром они увидели, как солдаты окружают шале и выдвигают на огневую позицию орудие 37-го калибра. Им предоставляли возможность сразиться в честном бою. Но криминальрат Панвиц был не настолько глуп, чтобы умереть за погибшее дело. Он помахал белой тряпкой, и его люди подняли руки. Молодой французский лейтенант вошел в дом с пистолетом в руке и, не удостоив их взглядом, бросился к фотографии фюрера, висевшей на стене, сорвал ее и разорвал, а в это время эсэсовцы косо поглядывали на железный крест, прицепленный к его поясу сзади и болтавшийся на ягодице. Панвиц взглянул на Кента. Тот выступил вперед и сказал: «Я представитель советских разведывательных служб, майор Красной Армии. Эти господа — участники немецкого движения Сопротивления и работают со мной уже давно». Поскольку ошарашенный лейтенант никак не желал в это поверить, он показал ему последние телеграммы, полученные из Центра, и сказал: «Разумеется, эти люди останутся в моем распоряжении, они нужны мне. Что же касается материальной части, — он указал на передатчик и личное оружие эсэсовцев, — все это принадлежит Красной Армии, и я прошу вас ничего не брать!»

Телеграммы Центра убедили лейтенанта. Он отдал честь и удалился; железный крест по-прежнему болтался у него на заду. Но через неделю этот взвод перевели в другое место. Новый лейтенант пришел в шале, приподнял брови, слушая Кента, но, учуяв возможный дипломатический конфликт, из осторожности решил как можно скорее избавиться от этого майора Красной Армии и участников немецкого Сопротивления; он отправил их в штаб-квартиру в Линдау. Панвица и Кента принял здесь перегруженный делами полковник. Между двумя телефонными звонками он спросил, не слышали ли они о гестаповской группе со странным названием «Зондеркоманда «Красная капелла». Панвиц заерзал на стуле и попросил уточнить. Полковник протянул ему телеграмму из ближайшей американской штаб-квартиры. Французам сообщали о том, что в этом районе находится зондеркоманда «Красная капелла», начальником которой является некий Хайнц Панвиц, и просили приложить все усилия для их поимки: по некоторым сведениям, они получили задание убить генерала Паттона.

Кент поспешил направить разговор в другое русло. Он назвал свое имя, чин и дал полковнику объяснения, подтверждающие его принадлежность к русским службам. Панвиц, в свою очередь, показал фальшивые документы и разглагольствовал о своих антигитлеровских убеждениях. Видимо, начинавший поддаваться, но до конца не поверивший им полковник решил, что стаканчик вина ни к чему не обязывает, и они весело провозгласили тост за победу союзников. После этого француз поспешил составить донесение генералу де Латтру де Тассиньи. Эсэсовец и Кент провели ночь в одной из общих комнат штаб-квартиры вместе с абсолютно безразличными к ним французскими солдатами.

На следующее утро Панвицу и Кенту объявили, что их отправляют в Париж, поскольку генерал де Латтр решил переложить заботы по выяснению этого дела на военное министерство. Таким образом они вернулись в Париж в сопровождении офицера, назначенного де Латтром, через десять месяцев после того, как поспешно бежали от солдат генерала Леклерка. С ними были десять чемоданов с личными вещами, пистолет Панвица все еще был при нем: никто не попросил его открыть набитый документами портфель, с которым он не расставался.

Озадаченное министерство связалось с советским представительством, разместившимся в бывшем посольстве Эстонии. Подполковник Новиков заявил, что охотно примет этого майора Красной Армии: в Париже он именно для того, чтобы помогать репатриации советских граждан; что же касается господина из немецкого Сопротивления, то он подумает, что можно для него сделать.

6 июня 1945 года на машине представительства Панвиц и Кент были доставлены в Бурже, где их ждал самолет. Оки вылетели в Москву с двумя чемоданами и портфелем с документами. Новиков оставил у себя только пистолет криминальрата.

Возможностей избежать плена было предостаточно. Не будем трогать швейцарскую границу: она, правда, находилась всего в двух часах ходьбы, но очень хорошо охранялась, перейти ее считалось почти невозможным. Однако совсем близко располагался Тироль, и сквозь его густые леса, бесчисленные лощины было очень легко уйти. Все спасавшиеся бегством нацисты проходили здесь, добирались до Италии и Генуи, откуда открывался путь в Южнуй Америку. В то время как Панвиц сидел в своем шале, десятки его коллег, задыхаясь, поднимались за проводниками по горным тропам.

Он не знал этого? Криминальрат, шеф зондеркоманды не знал этой важной детали? Допустим. Но весной 1945 года по территории Германии, подобно урагану, двигались бесчисленные орды людей. Насильно угнанные сюда — рабочие, отбывавшие трудовую повинность, заключенные всех национальностей — возвращались на родину; семьи, скрывавшиеся от бомбежек в сельской местности, снова шли в город; сотни тысяч беженцев из восточных регионов спасались от Красной Армии; дороги были забиты судетскими немцами (около миллиона человек), уносившими ноги от чешского возмездия; вермахт преобразился в длинные колонны пленных…

С продвижением, хотя и не очень стремительным, союзников все вокруг смешалось — такого хаоса Европа, наверное, не знала со времен великих нашествий…

У Панвица были фальшивые документы, деньги, внешне он ничем не выделялся. Но он не трогается с места, не окунается в водоворот, в котором мог бы затеряться. Ждет в шале, пока за ним придут.

Для Кента все еще проще: он — русский. Союзник. Стоит ему спуститься в Блуденц — всего в каких-нибудь трехстах метрах от шале, — и он становится либо военнопленным, сбежавшим из лагеря, либо депортированным, обретшим свободу; французы примут его с распростертыми объятиями. Они, конечно, попытаются переправить его на родину, но особенно усердствовать не станут, как стали бы делать это для майора Красной Армии, офицера секретной службы. Простому русскому рабочему, угнанному на работу в Германию, или второразрядному военнослужащему, бежавшему из плена, пришлось бы несколько месяцев ждать возвращения на родину — за это время представилась бы тысяча разных возможностей распорядиться своей судьбой.

Во всяком случае, каким бы неопределенным ни выглядело будущее, в тот момент по логике вещей он должен был бы стремиться к одному: не допустить, чтобы его арестовали вместе с эсэсовцами. Кенту следовало бы как можно скорее покинуть шале, бросив на произвол судьбы его «прокаженных» обитателей, уйти от них как можно дальше. Но нет. Он не трогается с места. Так же, как Панвиц, он ждет, когда за ним придут.

Учтем это.

За ними приходят. К счастью, они попали в руки западных союзников. Обыкновеннейший солдат вермахта, виновный только в том, что шесть лет провоевал на фронте, на коленях пересек бы всю страну, лишь бы не попасть к русским и стать пленником европейцев. Только не Панвиц. Он, наоборот, изо всех сил гребет в сторону России. Ибо с того момента, как Кент сообщил французскому лейтенанту о том, что он русский офицер, ясно, конечно же, что пунктом их следования станет Москва. Криммнальрат гестапо, гаупштурмфюрер СС держит курс на Восток — это уже странно. Руководитель Большой игры, в течение двух лет с необычайным рвением дезинформировавший Центр, рвется к тем, кого дурачил, это просто поразительно. По роду своей деятельности Панвицу лучше, чем кому бы то ни было, известно о напряженности, существующей между союзниками, немцы были даже склонны чрезмерно преувеличивать их разногласия. И он должен был понимать, что союзники не будут очень задеты, узнав, что он водил за нос русских, а может быть, их секретные службы даже проявят тайный интерес к этому делу. Но вместо того, чтобы обеспечить себе покой в их надежных объятьях, он сам бросается в лапы своего злейшего врага — Директора.