Она, пригнувшись, нырнула в полураскрытые двери залы и стремительной молнией (сияние которой вполне заменял блеск ее всегда и от всей души начищенных доспехов) понеслась по огромному, залитому багрово-зыбким светом факелов залу. Вдоль стен гигантской буквой “п” тянулись столы. Торец буквы стоял на некотором возвышении. Заставленный в таком количестве кувшинами для вина и золотыми посудинами в виде громадных супниц, что людей, сидевших за ними, практически не было видно. Но из-за этого посудного забора все же доносился счастливый пьяный ор, подтверждая факт существования и за ним некоторой разумной жизни, основанной не на воде, как обычно, а на вине. За боковыми столами разумная жизнь была поактивнее, потому как орали там не в пример громче. Оборотень, подтверждая легенды о неуловимости своего племени в случае непредвиденных осложнений, уже успел испариться неведомо куда. И сделал это, по всей видимости, едва войдя в зал. Серега бежал следом за леди Клотильдой, крутясь по ходу движения, как волчок, и пытаясь высмотреть хоть одного нападавшего. Но их не было – пока, во всяком случае, не было. Пирующие опомнились только тогда, когда до торцевого стола Клотильде с Серегой оставалось уже не больше шести метров. Четыре человека, спотыкаясь, выскочили из-за боковых столов, бросились с двух сторон наперерез, с пьяной удалью размахивая мечами. Леди Клотильда, утробно рыкнув, приняла один из ударов на гарду своей оглобли из ярко блестящей стали, которую она почему-то называла мечом. Да еще и своих предков. Хотя оглобля она и есть оглобля, особенно если сравнивать это внушительное оружие с теми недомерками, с какими лезли на нее противники. Гарда приняла чужое лезвие, раздался треск… и меч нетрезвого храбреца разлетелся на куски. Леди Клотильда, не теряя времени, пнула беднягу в живот, тот отлетел куда-то очень далеко, и, судя по его виду (а особенно по вою), мысль о вооруженном сопротивлении кому бы то ни было теперь надолго оставила его голову. Тем временем Клоти, не задерживаясь, тычком эльфийского меча в правое плечо вывела из боя следующего нападающего, преодолела могучим прыжком еще два метра, увлекая за собой и Серегу, и нападавших. Развернулась и, явно устав от приличных манер в ходе ведения боевых действий, слегка скучающе рубанула по плечу третьего нападающего. Его меч к этому моменту уже успел одолеть примерно половину длинной дуги, по которой опускался на леди Клотильду. Плечо разошлось на две части (как бумажка порвалась – успел еще растерянно подумать Серега). Хлынула кровь. Его затошнило…

И в этот момент четвертый из нападавших замахнулся на Серегу.

Он едва-едва успел поднять руку с кинжалом, пытаясь (или, точнее, надеясь) отловить идущий вниз чужой клинок. Неизвестно каким манером умудрился поймать его на короткое лезвие кинжала. Руку мощно отбросило к коленям, и, как во сне, неумело приподнимая меч, Серега увидел, что меч напротив него вновь уже начал чертить в воздухе короткую дугу, ведущую прямо к его животу. Он ощутил дурноту, тело мгновенно оцепенело от страха. До сухости в горле. До вялости в коленях и бешеного сердечного стука в ушах. Его ничем не защищенный живот…

И как в трансе, судорожно боясь уже только одного – опоздать, он прижал гарду тонкого, невесомого сияющего эльфийского меча к животу. И выкинул руку вперед, от живота – туда, в противника. Движение собственной руки напоминало изящные танцевальные па, с которыми убивали своих противников не знающие страха и сомнений мушкетеры Дюма. Ему бы так… Клинок с противным свербящим звуком вошел во что-то упруго-резиновое. Потом на мече у него повисла какая-то тяжесть, и он торопливо потянул его назад. Клинок вышел легко, издав тошнотворный скрежет металла о кости… И только тогда он наконец решился посмотреть в лицо своего противника. Ему, наверное, было столько же лет, сколько и ему. Или чуть больше…

– Сэр Сериога! – взревела сбоку леди Клотильда, – Молодец! А теперь ходу за мной!

И он, смущенно отведя глаза от такого же безусого, как и у него самого, лица, бросился вслед за ней. Вверх по ступеням. Там лежали тела, по белому мрамору разливались кровяные лужи и противно пахло сырыми, теплыми внутренностями. Очевидно, пока он отбивал (вернее, убивал) своего одного-единствен-ного противника, леди Клотильда уже успела продемонстрировать всем желающим свои способности. И накосила людей, как травку. Все, кто выжил (а таких разумных и осторожных набралось все же немало), постепенно сжимали тесный полукруг перед ступенями, ведущими к торцевым (видимо, хозяйским) столам. Сжимали, предусмотрительно выставив перед собой мечи.

Клоти птицей взлетела на помост, рывками расшвыряла в разные стороны столы, преграждавшие ей путь. Взревев, потрясла двумя своими мечами и ринулась на кучку богато наряженных людей, обнаружившихся там. Серега, повернувшись к ней спиной, завороженно следил за толпой, все ближе и ближе подступавшей к основанию ступеней внизу. Эльфийский меч в его руке горел белым пламенем, прочерчивая концом в дымном воздухе залы маленькие дрожащие круги. До ужаса хотелось надеяться, что все это выглядит в достаточной степени угрожающим…

Стуки, хряск и стоны за его спиной подсказали, что и с теми несчастными все уже покончено. И… что же дальше, спрашивается? Толпа ощетинилась, как еж, лезвиями мечей им навстречу. Это зрелище как-то не располагало к радужным надеждам и приятным мыслям о будущем в этом замке. Что же дальше?

– Черт! – взревела сзади Клотильда. – Барона здесь нет!

Час от часу, успел растерянно подумать Серега… и смутился. Что бы ни произошло, Клоти, бедняжка, в этом не виновата. Виноват он, потому что втянул ее в свою судьбу. А у него в судьбе всегда все идет наперекосяк. И если уж раньше леди Клотильда традиционно побеждала во всякой схватке, то теперь и у нее явно начались проблемы с боевой удачей на славном ратном пути… Такой бой – и все впустую. Раз барон так и не найден.

Тем временем баронесса Дю Персиваль, легко сдвинув Серегу в сторону, сбежала по ступенькам вниз к настороженно молчащей толпе. Толпа, как успел заметить слегка пораженный этим действием Серега, тут же отшатнулась назад.

– Где барон?! – Глас леди Клотильды напоминал в этот момент рык медведицы, ищущей свое утерянное и страстно любимое дитя. – Где он, я спрашиваю?! Ну!

Толпа молчала, и только один, видимо, больше других поддающийся гипнозу и прочим внушениям, протянул тонким фальцетом:

– А он – у новобрачной…

– Нету там его! – гаркнула невоздержанная Клоти, – Ну?! Всех убью! На части растерзаю! И скормлю собакам! Иль кто-то из вас не знает, на что способна баронесса Дю Персиваль, когда она в гневе? Я – леди Клотильда! И если мне сейчас же не укажут, где эта тварь…

Кто-то подергал Серегу за штанину, и он глянул вбок. На полу, пиявкой прижимаясь к одному из тех, с кем леди Клотильда уже проделала все то, что сейчас только обещала остальным, лежал человечек. Небольшого роста, пожилой, с лицом, почти сплошь покрытым морщинами. И на этом лице, в сетке морщин, плескалась какая-то совершенно безумная радость.

– Слышь, паренек, – заговорщицким тоном сказал человечек, – а она и вправду его убьет?!

В голосе слышалась сумасшедшая надежда. И мольба. Словно бы не об убийстве он спрашивал, а молил пропустить его в землю обетованную…