– Как. Же. Вы. Мне. Во. Всех. Временах. Надоели. Твари. Свидомые, – с расстановкой ответил Александр, сопровождая каждое слово очень болезненным ударом.

В конце экзекуции борец за самостийность только повизгивал, но упал лишь с последним ударом.

– Тащите его в сортир. Сейчас обоссытся, – Александр поднял взгляд на вовсе не шокированного следователя. – Что, самому хотелось?

– У нас с этим сейчас строго, – майор Герасимов вздохнул и кивнул вошедшим конвоирам: – Тащите в туалет, пусть отольёт. Сам-то откуда?

Александр вытянул из подкладки полевое удостоверение и растянул его на столе.

– Из командировки? Понятно, – майор поднял трубку и, набрав номер, дунул в мембрану. – Алло, учётный, говорит майор Герасимов из Авиастроительного.

Проверьте спецудостоверение номер двадцать восемь три на имя товарища Иванова. Жду, – он побарабанил пальцами, глядя в потолок, и через пять минут, выслушав ответ, положил трубку и, сложив кусок ткани, подал его Александру: – Просили напомнить, что нужно сдать и получить постоянное.

Уже давно уехал этот странный сотрудник госбезопасности, а следователь всё сидел, задумчиво глядя в окно. Задержанный Парасюк всё-таки не донёс до сортира свой большой внутренний мир и обделался в коридоре в двух шагах у цели. Теперь его отмывали с помощью пожарного брандспойта, а бывшие при нём вещи внимательно осматривала бригада из ГУГБ- НКВД.

– Привет! – коллега-смежник – следователь из госбезопасности капитан Хватов – вошёл в кабинет быстрым шагом. – Чего думаешь?

– А чего тут думать? – майор пожал широкими, словно скамейка, плечами. – Готовили они что-то на Украине, вот и взбесились, когда их планы рухнули. Теперь ещё лет десять будем выдёргивать корешки.

– Да я про этого Иванова. Знаешь, откуда он прилетел? С Владивостока. А туда прибыл нашим пароходом из Сингапура.

– Меня другое позабавило, – вопреки словам, лицо у майора было вполне серьёзным. – Знаешь, что он сказал, когда выписывал лещей этому Парасюку-пасюку? Сказал: «Как вы мне во всех временах надоели». Интересно, где и когда ему успели надоесть украинские националисты?

– Ну, так… Сам знаешь. Как у кого в деревне говно из сортира полезло, нюхает вся деревня. А тут такое говно, что, пожалуй, не то что на всю страну, на всю планету вонять будет.

Обидеть ребёнка может каждый. Не каждый сможет после этого выжить.

Макаренко А. Из неопубликованного

Подлая вылазка украинских националистов провалилась!

Сотрудник ГУГБ тов. Иванов выследил и обезвредил националиста Парасюка, который собирался взорвать бомбу в момент построения пионеров, возвращавшихся из «Артека». Смелые и профессиональные действия тов. Иванова предотвратили беду и отвели смерть ста десяти детей Советской страны.

Наша газета следит за развитием событий и будет информировать читателей о судьбе героя.

Слава органам государственной безопасности – верным солдатам революции и правопорядка!

Газета «Правда», 28 августа 1935 года

В кабинет наркома Ворошилова Будённый вошел, чётко печатая шаг и звеня серебряным рублём в ножнах шашки.

Знавший соратника уже поболее пятнадцати лет, Ворошилов лишь кинул взгляд и сразу понял, что старый друг пришёл ругаться. Об этом говорили и начищенные ордена, и даже краснознамённый маузер, висевший на боку, в деревянной, но аккуратно вычищенной кобуре.

– Садись, – он кивнул Семену Михайловичу на стул, а сам поднял трубку связи с адъютантом.

– Володя, чаю и… да. Быстро, – потом положил трубу на рычаг и перевёл взгляд на Будённого. – Что случилось, Семён?

Тот помолчал и, тиская оголовье шашки правой рукой, левой крутанул чуть повисший кончик длинного уса.

– Климка! Ты Санька Сталина знаешь? – и, увидев замешательство на лице Климента Ефремовича, соблаговолил пояснить сварливым тоном: – Ну, Кобин приемный, который Белов-Сталин?

– Ну как же, как же… Серьёзный такой хлопчик, – Ворошилов приятно улыбнулся, и в его лице проступило что-то эдакое… Наверное, с таким выражением лица собака размышляет о своем любимом хозяине. – Да, ведь я и рапорт твой читал… – Выражение лица стало ещё слаще и мечтательнее, – просто роман какой- то. «Платон Кречет – знаменитый разбойник»… – ещё одна приятная улыбка. – Парень у товарища Сталина – молодец! Первой стати молодец. Как там в старое время говаривали? Гвардеец! И в крепости, и на перевале. Первой статьи гвардеец!

– Первой статьи… – Будённый, наконец, разжал руку и переместил её с рукояти на столешницу, нависая над наркомом. – Один – понимаешь?! – Один вырезал всю крепость. А там же не сосунки какие. Гуркхи, сикхи, бриты, мать их в перехлёст тройным протягом! Воюют совсем не первый год, всякого навидались, – казачий кулак со свистом распорол воздух и с силой врезался в стол, крытый тонким зелёным сукном. – Ён же их – словно волк в овчарне! Да даже не волк! Хорь на курятнике! Бебекнуть же никто не успел, знашь-понимашь! А в лаве?! Ён же в лаве, как энтот, – Буденный замялся, подбирая нужное словечко. – Чисто как пропеллер! Тока красным по сторонам и брызгало.

– Да-а… Геройский парень… – Ворошилов снова мечтательно улыбнулся, заглянул в пачку «Казбека» и, смяв пустую картонку, потянулся в стол за новой.

– Ты погодь-ка курить, курец! Я тебе что толкую?! Я ж с его рубки не удивился. Я ж охренел! Начисто! Он же при мне одного, – Семен Михайлович со свистом втянул воздух, – ажно с седлом раскроил! И это ж – пацан! Пятнадцать годков всего!

Он снова грохнул кулаком по столу и зашагал по кабинету:

– А потом в Индии, это же он там всё устроил. И мы теперь, вместо того чтобы в Туркестане с бабаями-басмачами в кровь биться, как зрители на театре сидим да любуемся, как милых дружков-англичан в капусту рубят.

Ворошилов, наконец, нащупал папиросы в ящике и вопросительно посмотрел на Семёна Михайловича. Чего неуёмному красному кавалеристу «братишке-Будённому» надо-то? Что, полк, что ли, товарищу Белову- Сталину под команду дать? Так не проблема.

– А знаешь, чем его наградили за все это? – грозно рыкнул Буденный. – Чем почтили парня геройского?

– Ну уж, думаю, «Ленина»-то дали, – промурлыкал Ворошилов, примериваясь прорезать ногтем бандерольку на коробке «Казбека». – Или что, оружием революционным? Как тебя?

– Мине-тибе, – передразнил Семен Михайлович совсем уже зло. – Накось-выкуси! Медальку ему «За отвагу» от всех щедрот сунули. «На и отвяжись»[128]! А я тебе так скажу, Климка: коли за такое только медальку и дают, мне мои ордена носить невместно! Я и половины того, что Санька Сталин, не совершил!