С противным хрустом пачка папирос треснула по диагонали, и мелкий табак, просыпающийся словно песок сквозь сжатые пальцы, потёк на зеленое сукно стола.

– И… И… – просипел Ворошилов, враз потеряв голос. – И что ты?.. Что?..

Полностью произнести: «И что ты собираешься делать?» у Климента Ефремовича не получалось потому, что он слишком хорошо представлял себе, ЧТО может сделать неукротимый донской казак в подобной ситуации. Но Буденный понял его и зло отрубил:

– Сейчас к Кобе поеду да все свои награды ему на стол и брошу! – и рявкнул в заключение: – С одними «егориями» ходить стану!

Ворошилов крупно вздрогнул. Чего-то подобного он и ожидал. Но отпускать одного Семёна Михайловича в таком настроении к Сталину было бы просто глупо. Да и не безопасно.

– Я с тобой, Семён! – Ворошилов вскочил, метнулся к вешалке, где на стойке стояла шашка. Прицепил её к портупее, быстро надел фуражку и бросился вперед, чуть не сбив с ног адъютанта, открывавшего двери кабинета, чтобы пропустить подавальщицу с подносом, на котором парил свежезаваренный чайник и стояла бутылка коньяка.

– Машину, быстро! – прошипел Ворошилов, и вопреки всем законам природы адъютант мгновенно испарился, прихватив с собой подавальщицу вместе с подносом.

Будённый широко шагал по коридорам наркомата, и словно шквал нёсся перед ним: захлопывались приоткрывавшиеся двери, встречные командиры и сотрудники старались исчезнуть с дороги, сворачивая в первые попавшиеся отделы, а двое полноватых снабженцев и вовсе спрятались за портьеру, словно бы увлечённые тем, что увидели в окне. Рядом с ним торопился Ворошилов, стараясь забежать вперёд и заглянуть старому другу в глаза.

– Семён, только не кричи и не ругайся. Семён, держи себя в руках, – приговаривал он. И тут же, увидев свой автомобиль, заорал на водителя: – Что копаешься?! Живо в Кремль!

Шофер, видя состояние начальства, которое сейчас, пожалуй, и шашкой может рубануть, рванул с места и погнал тяжёлый автомобиль по улицам Москвы.

Из кабинета Сталина как раз выходила группа штатских, когда в приёмную буквально влетел Будённый. В его кильватере мчался Ворошилов.

– Хозяин на месте? – рыкнул Семен Михайлович.

– Да, но у него совещание через четверть часа, – сообщил Поскрёбышев бесцветным голосом.

Его не слишком-то удивил вид грозного военачальника – и не такое видывал.

– Доложите, пожалуйста, – попросил убитым голосом Ворошилов. И прибавил: – Мы недолго…

Сталин стоял возле своего стола и с любопытством смотрел на визитеров.

– Товарищ Сталин. – начал Ворошилов, но Будённый перебил его и рявкнул с места в карьер: – Коба, ты чего творишь?!

Если Сталин и удивился такому началу, то вида не подал:

– Ты, Семен Михайлович, сядь и поясни, чего не так?

Ворошилов увидел, что старый друг уже открывает рот для гневной отповеди, и понял: если сейчас не вмешаться, то потом будет поздно. И плохо…

Он приосанился и, отодвинув Буденного в сторону, шагнул вперёд:

– Мы вот по какому вопросу, товарищ Сталин, – голос наркома звенел от напряжения, но в глаза Сталина он смотрел твёрдо. – У нас что, изменились статуты наград? Хорошо бы памятку какую или брошюрку там. А то у меня к «Звезде» представлено человек сто да к «Знамени» шестеро. А один, представляете, даже к «Герою». Один, понимаешь, в КаБээМке этой, удержал и погнал целый полк англичан. Ещё и два танка сжёг. Весь раненый, чуть не истёк там до врачей, а всё стрелял, пока эти… кровью не умылись, – он глубоко вздохнул, стараясь успокоить дыхание, и спросил: – Так что, теперь ему медаль «За отвагу», а остальным памятный подарок? Или, может, на Александре Сталине у нас закончилось золото? Если по-честному, то ему и за Гитлера с его кодлой нужно было «Героя» или «Ленина» давать.

Молчал Сталин долго. Он очень хорошо знал и Ворошилова, и Будённого, и видел, что оба не просто недовольны. Буденный по-настоящему в ярости, а Ворошилов – абсолютно преданный и испытывающий перед Вождем прямо-таки мистический ужас – счёл своим долгом вмешаться. Значит, тоже сильно не одобряет.

Несмотря на то что оба буквально прожигали его своими взглядами, Иосиф Виссарионович неторопливо набил и раскурил трубку, походил по кабинету. Остановившись на полушаге, вдруг повернулся в сторону Ворошилова и Будённого:

– А ви подумали, что могут сказать люди, увидев, как награждают сына товарища Сталина высшей наградой СССР? Пацана, даже не коммуниста? – у Сталина вдруг прорезался сильный грузинский акцент, как всегда, когда он сильно волновался.

– Как в Гражданскую, товарищ Сталин, так это нормально было, да? – не удержался Будённый. – Вот у меня сколько пацанов служило – никого не обидели. И никто слова поперёк не сказал. А теперь получается, что они все достойны, а сын товарища Сталина – нет? А немецкие товарищи, кстати, мне сообщили, что как только сделают свой высший орден, так сразу и вручат его товарищу Александру Сталину. И вот не смущает их, что и кто подумает.

– Нехорошо получается, товарищ Сталин, – подхватил тему Ворошилов, – что немецкие товарищи ценят гражданина Союза ССР больше, чем мы.

Буденный вдруг с хрустом и треском рванул с гимнастерки орден Красного Знамени и, вырвав его прямо с куском ткани, грохнул на стол:

– Коба, или у Саньки нормальная награда будет, или как бог свят – остальные прям сейчас сорву и носить их больше не буду!

– Как сговорились просто, – ворчливо произнёс Иосиф Виссарионович, садясь за стол. – Тут час назад Серго был, тоже орден ему требовал. Теперь все хорошие, один Сталин плохой, да.

– Да Саше все эти ордена вообще до гайки, – сказал Ворошилов. – Это нам нужно, понимаешь? Всем тем, кто воевал, тем, кто проливал кровь. Да даже детям нашим! Смотрят на Сашку и тянутся вверх. Твои вот когда последний раз двойку приносили?

– Да и не помню уже, – Сталин широко улыбнулся. Последний год Василий, Артём и Светлана радовали его стабильно высокими оценками, а о проделках в школе уже и не слышно вовсе. – Тут вчера поймал Василия за книжкой, а он Сервантеса читает. На испанском, понимаешь? Словарь, конечно, рядом лежит, но всё равно…

– Вот видишь, – Ворошилов кивнул. – А если мы его вот так как сейчас отставлять в сторону будем, что они-то подумают? А ведь дети-то поважнее всяких злопыхателей будут.

– Тут товарищ Ворошилов прав, – Сталин кивнул. – Дети – это важнее. Хорошо. Я снимаю свои возражения. Пишите представление, товарищ Будённый, и отправляйте. Посмотрим, что из этого получится.

– Уж плохого-то точно ничего, – довольный Семён Михайлович расправил усы и впервые с начала разговора улыбнулся.

Когда утихли охи и ахи от подарков и первой радости встречи, Василий как-то по-особенному посмотрел на Александра.

– А ты здорово изменился, – он вздохнул. – И раньше не был особо пушистым, а сейчас вообще словно чешуёй покрылся.