пальцами под ткань трусиков. Господи, что это были за пальцы… И как возможно было не скулить, не содрогаться? Как было не умолять судьбу, чтобы она уже сжалилась и окончила эту мучительно бесконечную поездку.

– Приехали! – в голосе водилы слышалось облегчение.

– Наконец-то, – эти слова Аленка и Макс выдохнули хором, а водитель лишь закатил глаза.

28. Капля яда

Бывший…

Макс не верил в знаки судьбы. Но почему оно сейчас совпало именно так? Еще не хватало, чтобы по возвращении домой он застукал на пороге квартиры Соню с чемоданом её тряпья. Хотя это как раз была бредовая гипотеза. «Семейное гнездышко» Макс продал практически сразу после того, как получил бумаги на развод. Просто чтобы не бередить ни своих ран, ни Лизиных. А нынешнюю квартиру Соня вообще вряд ли бы нашла, и даже вряд ли бы всерьез поверила, что Ольховский может жить в такой, уж больно много в её голове было стереотипов. Хотя – при приложении денег и усилий, наверное, она наверняка найти и бывшего мужа, и свою дочь смогла бы, вот только Максу доложили бы о появлении Сони в Москве, едва сойди она с самолета.

Тональность вечера сменилась слишком резко. Вот только-только все было хорошо, очень хорошо, и Сан – девушка из сказки, девушка из мечты – смущенно краснела и говорила Максу слишком искренние слова. Которых он не ждал в принципе, потому что прекрасно знал, как тяжело заставить себя сказать что-то такое, когда тебе не шестнадцать и жизнь тебя, склонного влюбляться идиота, побьет об острые углы циничной реальности. Но она сказала. И сказала честно – то, что думала, это было видно. То ли Сан была слишком искренним человеком, то ли Макс и сам был слишком влюблен, чтобы в ней сомневаться.

И бывший… Да еще какой бывший – себя зарекомендовавший как мошенник.

Почему она отмалчивалась, а?

Что-то всколыхнулось?

Ревность дикая, яростная душила настолько сильно, что темнело в глазах. Он еле дотерпел, пока они поднимались в номер Аленки – и то не до конца. Воспользовавшись тем, что в такой поздний час по лестнице никто не шастал – он в какой-то момент зажал девушку в углу лестничного пролета, вжал её в стену и минут десять целовал её так, что можно было сказать, что он её языком в рот трахал. Лишь бы вышибить из мыслей образ так не кстати вывернувшегося бывшего.

Целовал, сжимал пальцами задницу так, что Аленка аж попискивала от боли и сама кусала его за губы. Ей-богу, ревность была такой отчаянно сильной, что хотелось совсем непотребного, выходящего за рамки. Заклеймить, присвоить её себе, объявить своей. Хотя бы для неё, но на самом-то деле – для всех, для всего мира. Это было какое-то безумие, но при одной только мысли, что на эту девушку может заинтересованно глянуть хоть кто-то, в Максе просыпался какой-то яростный варвар, который готов был тут же проломить соперником что-нибудь твердое и незыблемое. Например – какой-нибудь вековой дуб, и плевать на его древность и историю. Варварам – точно плевать.

Оставшиеся два пролета Аленка преодолела на плече у Макса же. Потому что сил дожидаться нужного момента больше не осталось.

Сегодня – никаких долгих прелюдий. Сегодня Макс подыхал от желания поскорей Аленке засадить, чтобы даже в уме не вздумала его сравнивать с бывшим и взвешивать на предмет «кого же ей выбрать». Сегодня Макс содрал с неё платье с яростным нетерпением, торопясь добраться до тела. Отвлекся от нежной, шелковой кожи лишь на миг – чтобы выдрать из-под одеяла тщательно заправленную местными горничными кровати простыню и рвануть наотмашь, разрывая пополам.

– Ты спятил? – со священным ужасом поинтересовалась Аленка, прижимая к пылающим щекам руки. Дурочка.

– Забей, я оплачу, – отмахнулся Макс. Ей-богу, меньше всего его волновали такие мирские вопросы, как стоимость простыни в гостинице эконом-класса. Если выражаться грубо – дешевой, хоть и приличной. Ну, спасибо, что не хостел – соседей Макс мог и убить еще первой ночью. А простыня… А что простыня, ну кто-то же должен ответить за то, что у Макса сейчас нет толковой веревки. Впрочем, времени на художественную вязку сегодня тоже нет, как и желания. Все будет, но красоту можно найти и в ином.

Можно же просто швырнуть девушку на кровать, сдернуть с неё трусики – а лифчика на ней и не было, при платье с открытыми плечами это было и не странно вовсе.

Ох уж это платье… Что такого магического было в простой тряпке? Но ведь было же! Да, платье не определило всего, невозможно сделать из простого камушка бриллиант, лишь упаковав его в золотую оправу, но любой бриллиант в хорошей оправе смотрится совершенно по-другому, нежели без нее.

Вот и Сан – как только появилась сегодня перед Максом, мазнула своим алым платьем по глазам, и все – больше никто в поле зрения Ольховского просто не помещался. Красивая – нет, не гламурной, расфуфыренной красотой – а нежностью, черт, естественной элегантностью, искренностью чувств, наконец.

– Руками обхвати бедра, – шепнул Макс Аленке. Ох, как глазки заблестели, даже от сердца отлегло. Кажется, она и не начинала думать о своем бывшем. А сейчас даже не подумает подумать!

Вязать можно было чем угодно, если знал как. Простыней, длинным полотенцем, галстуком, ремнем – чем угодно. Вот и сейчас – всего-то пустил сжатую ткань вокруг бедер, обвил её каждое запястье и связал в узел, так, чтобы не мешало. И все, пациентка была готова, натянута как струна, да еще и лежала пятой точкой к Максу. Такой потрясающей пятой точкой, что было сложно удержаться и не прижаться к нежной коже Аленкиного бедра губами.

– Сладкая…

От неё и вправду пахло чем-то сладким, Макс никак не мог надышаться. От волос и шеи – каким-то имбирным печеньем, сладким, но не приторным – это были какие-то духи, Макс был уверен. Не зря весь вечер так часто прикасался губами к чувствительной девичьей шейке, что распробовал каждую ноту этих духов.

А кожа – вот просто кожа, ненадушенная, тоже пахла сладким – каким-то миндальным лосьоном. Макс дымился с каждой секундой все сильнее. Хотя казалось бы, куда еще. Нет. Сегодня никаких прелюдий. Тем более что в случае с Сан – в них практически не было необходимости. Она крайне легко заводилась, то ли просто дело было в том, что она так реагировала именно на Ольховского. Господи, как это льстило, а! Она не доверяла мужчинам, сильно не доверяла – у неё были