дойти до победного. Ну почему? Почему я так поздно опомнилась? Зачем позволила ему пробраться в сердце?

– Кхм, кхм… – слышится вдруг чьё-то тактичное покашливание и мы с Надей, отстранившись друг от друга, поворачиваемся как по команде на следователя.

– Прошу прощения, что без стука. Привычка опера, знаете ли, – усмехается он, но, увидев моё лицо, улыбаться перестаёт.

– Здравствуйте, Виталий Алексеевич, – здороваюсь с Багрянцевым, а Надя встаёт, отодвигает для него стул.

– Вы звонили мне в момент аварии, помните? – спрашивает он меня, осматривая с какой-то жалостью. Вот, Лерка, что ты теперь у мужиков вызываешь. Только жалость и сочувствие. Ну прямо как из дамского романа.

– Да… Помню.

– У вас имеется для меня какая-то информация?

– У нас имеется, – влезает в разговор Надя и я ей за это безумно благодарна. Потому что у меня на Шамиля ничего нет. Кроме покушения на отца, которое ещё надо доказать.

– И что же у вас имеется? – Багрянцев открывает папку, достаёт ручку.

– Несколько местных бандюков были в одной банде с Шамилем. Одного из них он убил на их глазах и это удалось снять на видео. Плюс те его старые грешки… Думаю, вы сможете запереть его в клетке. Тем более с талантливым адвокатом, – это она обо мне. И я снова срываюсь на слёзы. Это слёзы радости и облегчения, но вместе с тем же и отчаяния, потому что мне жаль проклятого подонка. Мне безумно жаль то, что у нас могло быть, окажись он хоть чуточку человечнее.

ГЛАВА 52

Зал суда полон народу. Здесь и журналисты, и люди, заинтересовавшиеся громким делом. И я тут. Сижу на скамье свидетеля стараюсь смотреть прямо перед собой, чтобы не взглянуть случайно на него. Я и другие свидетели уже дали свои показания на прошлом слушании, и теперь все ждут приговора.

Присутствует на суде и Хаджиев-старший. Он тоже смотрит прямо, задумавшись о чём-то. Мне всегда казалось, что родители в подобные моменты корят и упрекают себя за то, что не доглядели, не так воспитали, прозевали какой-то момент и теперь чувствуют себя несчастными.

Но Саид Хаджиев не выглядел несчастным. Казалось, ему даже дела нет до того, кто в клетке стоит.

А Шамиль смотрел на меня. Я не видела его, но чувствовала этот взгляд. Ощущала его на своей коже. Казалось, она дымится и плавится, потому что он сейчас думает обо мне. Как и я о нём.

– Хаджиев Шамиль Саидович признан виновным в трёх умышленных убийствах, торговле наркотиками и…

Я дальше не слушаю. Молча выхожу из зала. Правда, у двери останавливаюсь и оглядываюсь на клетку, в которой он стоит, уперевшись жилистыми руками в прутья. Не знаю, кто ему позволил пронести в зал суда беспроводные наушники, но он в них. Слушает музыку, скорее всего.

А я невесело усмехаюсь. Вот он, весь Шамиль. Даже собственный приговор не слушает. Даже сейчас показывает, насколько ему плевать.

Ну как тебе такая многоходовочка, Шам? Мне жаль. Жаль, что всё так вышло. Но ты сам виноват. Будь ты другим, возможно… Хотя нет. В нашем случае всё было предрешено, да?

И он смотрит на меня. Смотрит и будто говорит глазами:

– Я тебя достану, Королевна. Слышишь меня? Достану.

– Для тебя это уже ничего не изменит. Но ты можешь попытаться. А пока будешь отсиживать свой срок, подумай о том, что мы могли бы быть вместе. И я могла бы быть твоей. Но по-другому. Не так вот – Проговариваю это про себя и понимаю, что слышит. Читает по моему взгляду. Усмехается, подмигивает, пока судья заканчивает зачитывать приговор. Пятнадцать лет строгача…

Я долго гуляю по пустынной улице, вглядываюсь в лица редких прохожих. Всё как обычно везде. Везде, кроме моей души. Там, глубоко в сердце поселилась боль. Ещё вчера она не была такой сильной и я, видимо, верила, что он выкрутится, ведь это Шамиль Хаджиев. Но сегодня я понимаю, что это всё. Он теперь в тюрьме и выйдет оттуда не раньше, чем отмотает весь срок.

Рядом останавливается чёрная машина с наглухо тонированными стёклами. За ней вторая. Я тоже останавливаюсь, потому что знаю, кто это. Дверь первой машины открывается, вижу лицо Хаджиева-старшего.

– Присаживайся, Валерия, – приглашает он меня, и я покорно лезу в салон. – Как себя чувствуешь? Ты очень бледная.

Чувствую себя, и правда, паршиво. Меня слегка укачивает и становится трудно дышать из-за плотного запаха освежителя.

– Вы что-то хотели мне сказать? – поднимаю на него глаза.

– Хотел убедиться, что ты в порядке. Но похоже это не так. Верно, Валерия?

Я вглядываюсь в его лицо и не могу понять, чего он от меня хочет. Выражение совершенно нечитаемое.

– Верно. Не так. Я не хотела всего этого. Вы, наверное, и сами понимаете. Если бы он не пытался убить моего отца, я бы… Я отдала бы ему деньги. Нашла бы способ. Но он поступил со мной нечестно. И я обязана была так поступить. Скажите мне, на что пошли бы вы ради своей семьи?

Он усмехается как-то невесело, печально даже. Кивает задумчиво.

– На всё, Валерия. Ради своей семьи я пошёл бы на всё. Именно поэтому я позволил тебе посадить моего сына.

– Что? – непонимающе вглядываюсь в его лицо, пытаясь понять… – Зачем вам это было нужно?

– Затем, что мой сын не тот принц, о котором барышни любят читать книжки. А ты ждёшь от него ребёнка. И я бы не хотел, чтобы с тобой что-то случилось. А мой сын, к сожалению, не отличается здравостью своих поступков.

– Откуда вы… Вы что следили за мной? Зачем? Чего ещё мне ожидать от вашей семейки? – я почти срываюсь, но приказываю себе остыть. Всё бесполезно.

– Я привык знать о своей семье всё, Валерия. А ты, как бы не хотела обратного, всё же моя семья теперь. Ты входишь в неё, нравится тебе это или нет.

Я застыла. Закрыла глаза и попыталась досчитать до десяти, как советовала Надя на одном из наших сеансов. Не вышло.

– Знаете… Лучше оставьте меня в покое. Мой ребёнок только мой. И я хотела бы сейчас уйти. Я могу уйти?

– Разумеется. Ты можешь уйти и тебя никто здесь не удерживает силой. Но я хотел довезти тебя до больницы, чтобы ты увиделась с отцом. Вероятно, ты отключила телефон на заседании, и доктор твоего отца не смог дозвониться.

– Стойте, что? – горло сдавило спазмом мгновенного испуга. – Что с ним?

– С ним уже всё в порядке, Валерия. Твой отец