Мы закончили работу около пяти часов вечера, и Берутли сам вызвался проводить Валеру с Ксюшей в Сестрорецк и обратно, поэтому мы с Мартой отдали ему микроавтобус с водителем, а сами потащились в редакцию на метро.

В редакции я собирался закончить текст про похищения, где должны были прозвучать новые, так пока и не озвученные подробности событий, а заодно пнуть ГУВД в целом и генерала Демченко в частности. Пнуть главк полагалось не только потому, что мне не нравился ленивый генерал и методы работы его подчиненных, но и за конкретное дело – налицо ведь был не только саботаж работы по раскрытию преступлений, но и очевидные потуги скрыть сам факт похищений. Впрочем, как я заметил, наш брат журналист особо не рвался отписываться по этой теме – за целый месяц в городских газетах вышло едва ли три-четыре заметки, а телевидение вообще помалкивало, хотя на все официальные пресс-конференции съемочные бригады таскались исправно. Надо ли говорить, что, если бы в Питере в течение двух месяцев исчезли десять американских индейцев, а не российских чукчей, в феерической истерике зашлись бы уже все телеканалы, включая федеральные и даже мировые? А уж штатные правозащитники тем временем наверняка бы взяли штурмом Смольный, Зимний и разобрали бы по кирпичику больницу имени Скворцова-Степанова.

Похоже, прав был пьяница-философ, друг Жоры Ляпина, – нет грантов, нет и правозащиты. Но тогда скажите мне, чем отличается деятельность общественного деятеля от нанятого за наличные профессионального адвоката? Если и те, и те работают только за хорошие призовые, а за идею только пьют потом на фуршетах, зачем мне ежеквартально полощут мозги о европейских демократических ценностях на душных журналистских семинарах от имени европейской общественности? Или они не знают, о чем сами ежедневно врут?

Марта поехала со мной. Ей нужно было сдать Жоре Ляпину фотоокно – каждую неделю Марте полагалось делать несколько достаточно банальных снимков, объединенных одной идеей или общим сюжетом вроде прилетевших (улетевших, опоздавших, утонувших и т. п.) грачей, и этими снимками наши редакторы радостно забивали целую полосу. Считалось, что подобная фишка делает наше издание более привлекательным и высокохудожественным, но все мы знали, что на самом деле секретариат просто испытывает жесточайший дефицит качественных текстов и огромные, но банальные фотографии спасают нас от позора белых пятен.

Увы, толком мне поработать в редакции так и не удалось – сначала я почти час потерял на телефонные беседы то с восторженными поклонниками текста про розовые ружья, то с их оппонентами из ГУВД, пока не догадался выключить телефон, к чертовой матери. Но тогда комментаторы начали являться лично, и до меня дошло, что сделать текст сегодня – не судьба.

Марта, с сочувствием поглядывавшая на меня со своего места, после ухода очередного посетителя вдруг предложила:

– Пошли отсюда. Я поменяла пять сотен из тех пяти призовых штук на рубли. Но одной мне надираться скучно.

Я одобрительно кивнул ей, но потом нахмурился и сказал, медленно и аккуратно подбирая слова:

– А разве тебе некому помочь в таком ответственном деле?

Марта отвернулась к окну, пристально изучая вывески на соседнем доме, и с деланным равнодушием ответила:

– Если ты про Ленку, то мы, похоже, поссорились. И потом, я предлагаю стол, а не постель. И вообще, еще один подобный вопрос, и я пойду одна.

Я, подчеркнуто молча, собрался в одну минуту, быстро нашел ключи от кабинета и вывел еще сердитую Марту за руку в коридор. Там, пока я запирал дверь, на меня накинулся очередной посетитель, но Марта, не моргнув глазом, сказала ему, что криминальный корреспондент еженедельника Иван Зарубин только что был госпитализирован с белой горячкой и вернется к своей ответственной работе лишь через три дня, в понедельник. Посетитель на удивление спокойно воспринял это возмутительное сообщение, деловито уточнив, когда можно будет в понедельник явиться к Зарубину – утром или днем. Марта милостиво разрешила являться с утра, причем пораньше, часикам к девяти, и, пока мы спускались с ней в лифте, я возмущенно выговаривал ей за эту гнусную выходку.

Марта только ухмылялась в ответ, а потом вдруг спросила, куда мы направляемся. Я, не раздумывая, брякнул:

– В ЛДМ поедем, – и только потом понял, что это действительно здравая идея. Во-первых, там можно не просто надраться, а еще и поиграть в разные подвижные игры вроде боулинга и бильярда, а во-вторых, мне очень хотелось побеседовать с ученым бомжом, свидетелем похищения. Если тот, конечно, в действительности существует и еще обретается в тамошних кустах. По случаю нашего неслыханного богатства на Петроградскую сторону мы решили ехать на машине, и я начал «голосовать» прямо на Невском. Из потока автомобилей к нам тут же направилось сразу несколько машин, но первой оказалась весьма приличного вида иномарка. Водитель, довольно молодой, спортивного вида парень, с короткой стрижкой темных волос, среди которых я углядел неожиданную седину, открыл нам дверь и задал лишь один вопрос:

– Куда?

Я подробно ответил и потом еще зачем-то бросил дурацкую фразу «деньгами не обижу», которую сам же очень не люблю.

Парень неожиданно улыбнулся на это, но потом снова посерьезнел и нажал на газ. Он ехал быстро, но без грубостей и рывков, заранее мягко притормаживая на красный и уверенно стартуя на зеленый.

У отеля мы оказались спустя пятнадцать минут, что в условиях пятничных пробок было просто потрясающим результатом. Я сказал об этом водителю и протянул ему триста рублей – вполне уместные для такой поездки деньги.

Парень, даже не взглянув на купюры, сказал:

– Не надо денег. Бывай.

Я не понял такого ответа и сначала решил было, что ему мало трех сотен. Но парень, чуть раздражаясь, опять сказал:

– Я не за деньги езжу. Просто подумать надо было. Денег у меня, тьфу-тьфу, хватает. Бывай, – добавил он с нажимом, и я решил не оставлять эти несчастные три сотни на «торпеде», как собирался. Кто его знает, еще драться полезет от неслыханной обиды.

Я вышел сам и помог выбраться Марте, и мы вместе смотрели, как иномарка, весьма престижная и дорогая, как я теперь увидел, легко разворачивается на стоянке перед гостиницей и выезжает оттуда на набережную. Пропуская поток машин, водитель бросил на нас последний взгляд и, улыбаясь совершенно детской, открытой улыбкой, показал мне большой палец да еще и подмигнул.

– Похоже, ты ему понравилась, – с неудовольствием заметил я, тут же взяв Марту под локоть, как будто у меня ее должны были сейчас отобрать.

Марта растянула губы в вялой усмешке и послушно пошла со мной под руку, с подозрительным смирением прижимаясь ко мне своим бедром, теплоту и упругость которого я чувствовал даже сквозь ее джинсы и пальто.

Впрочем, возле самого входа в отель мне пришлось оторваться от Марты. На лавочке, занесенной в кусты неведомыми хулиганами, сидел потертый жизнью мужичок в драном, зато ярко-красном пуховике. Мужичок ужинал пивом и какими-то невнятными кусками то ли пиццы, то ли пирогов.