Приятный запах духов. Она поднимает голову, бросает смешливый взгляд на наблюдающую за нами из машины Светлану, потом неожиданно целует меня в губы и, резко отклонившись, дотрагивается пальцами до моей щеки.

Я понимаю, что забыл побриться. Что-то меня удерживает рядом с ней. То ли плен аромата духов, то ли что-то другое. Мгновенное нежелание возвращаться к машине пугает меня. И я вырываюсь, все еще держась взглядом за ее лицо, за ее тонкие подвижные губы, снова нарисовавшие мне улыбку. Но тут мой взгляд падает на ее маленькую грудь, точнее на надпись на футболке «FUCK YOU!» И мгновенное нежелание возвращаться проходит. Но остается память об этом странном мгновении.

В машине я показываю Светлане ладонь с телефонным номером.

– Веди осторожно, чтобы не стерлось! – говорит она, внимательно изучая мои губы. – А почему она тебя поцеловала?

Киев. Ноябрь 2015 года.

– Это не моя самодеятельность! – оправдывается Коля Львович. – У нее нет никакого легального права здесь, в этом здании, находиться. Если б она была вашей женой – пожалуйста!

– Это ты мне говоришь? – Я начинаю сердиться, и виски в моем широком стакане-тамблере стучит кубиками льда о стекло. – Ты ее мне еще в больницу приводил, ты сам нашел ее с ее сердцем, а теперь, оказывается, ее закрывают на замок в комнатке и выпускают только утром? Это что, рабовладельческий строй? Ты хочешь, чтобы когда-нибудь журналюги прознали, что за стенкой президентской спальни томится запертая на замок наложница?

В глазах главы администрации проскакивает какой-то особый огонек. Нет, к сожалению, не испуг, а мысль. Кажется, я ему что-то подсказал! Черт побери! Он, как и все тут, в нашем политикуме, человек мстительный. Сейчас промолчит, а когда-нибудь ударит в спину. Надо иногда быть посдержаннее.

– Ладно, – говорю я, останавливая волнение виски в своем стакане. – Договорись с ней, чтобы она зря из комнаты по ночам не выходила. Но поговори по-человечески, без хамства.

– Я, в отличие от… – тут он вздохнул, и я понял, кого он имеет в виду, – …вообще никогда не хамлю!

Сегодня воскресенье. За окошком моей ванны сыплет снег. За снегом – Андреевская церковь. Прекрасный объект для успокоительной медитации.

Коля Львович ушел. Я приказал помощнику заходить ко мне только в крайнем случае. А сам опускаю виски на широкий подоконник. Пускаю в ванну струю холодной воды и под это активное журчание наблюдаю за снегом и за куполами церкви.

Боже милостливый! Если ты есть, то такой живой пейзаж тебе не может не нравиться! Вот бы Майе показать этот вид?!

Вздыхаю. Показать бы хорошо, но не из президентской ванной, где блестит замечательная испанская сантехника, где от биде до унитаза не меньше двух метров, а до ванны и того больше. Где такая замечательная чистота и стерильность кафеля, что чувствуешь себя хирургом, препарирующим мертвую страну, лежащую за окном.

Теплый двойной вельвет банного халата греет нежно. Темносиний цвет мне к лицу, будь то халат или пальто.

Вода в ванну набралась. Лед в виски растаял. Но мне не хочется сегодня дополнительного холода. Как там она говорила? «А-ля натюрель?» Вот так и я сегодня приму холодную ванну «а-ля натюрель», не добавляя в нее ни льда, ни горячей воды.

Жидкий холод обжигает ноги. Я опускаюсь в этот холод медленно. Погружаюсь по шею. Потом заныриваю на мгновение с головой. Ноги не достают до дальнего края ванны. Здесь можно было бы лежать вдвоем, лицом к лицу. Только с кем?

Мне вдруг становится яснее ясного ощущение, которое уже возникало где-то на окраине моего сознания. Ощущение собственной животной половинчатости, нецельности. У меня есть широченная двойная кровать, на которой я сплю один. У меня такая же «двухместная» ванна. У меня здесь столько простора, подчеркивающего мое одиночество, что я начинаю воспринимать этот простор как способ психического воздействия. А если к этому добавить Майю Владимировну, живущую полуинкогнито за стенкой, то получается какая-то жестокая восточная сказка.

Чего мне хочется? Чего мне хочется в холоде этой ванны? В холоде, который замедляет мои мысли, замедляет течение крови по венам и артериям, замедляет, замораживает мои желания?

Желания… Я задумываюсь. Желания у меня бывают страшно банальные. Но я не могу их исполнить. Мне не позволят. Президент не может пойти в стриптиз-бар, чтобы посидеть в теплой и располагающей обстановке и посмотреть на соблазнительный человеческий фактор. Президент не может даже сделать то, что мне когда-то доставляло особое удовольствие: купить красивой любимой женщине билеты в Брюссель или в Париж, вылететь на день раньше и встретить ее в аэропорту, украсть ее оттуда, чтобы чужая страна заплясала вокруг под музыку моей тайной страсти. И Париж, и Брюссель будут вечно хранить мои секреты. Это здесь у меня нет никаких секретов. Точнее, один секрет живет за стенкой спальни, но скольким десяткам людей известно об этом секрете, я не берусь судить.

Да, принцу Чарльзу было трудно встречаться с Камиллой Паркер-Боулз, пока была жива Диана. Но у меня нет и не было Дианы. По крайней мере, давно уже нет. И я ничего не могу. Не могу пойти в обычное кафе, в ресторан, в булочную, черт возьми! Кафе, ресторан и булочная сами приходят сюда, но я-то их не вижу. Я вообще людей почти не вижу. Одних своих остолопов, утвержденных и допущенных в замкнутое президентское пространство Колей Львовичем! Смешно и грустно.

Я выпиваю виски. Выбираюсь из своей ванны охлажденного одиночества. Набрасываю халат на мокрое тело и опять подхожу к окну. Под подоконником мощная батарея. Тепло проходит сквозь двойной темно-синий вельвет и проникает под кожу.

Снег сыплет хлопьями. Скоро стемнеет.

– Эй! – кричу я помощнику.

За спиной слышны его спешащие шаги.

– Скажи Майе Владимировне, чтобы через полчаса пришла на ужин! Понял?

– Слушаюсь! – отвечает помощник. – А чем кормить?

– Чем хочешь. Главное, чтобы было вкусно!

Киев. Май 1985 года.

Вот интересно! Оказывается, не так уж и легко порвать родственные связи, чтобы разрешили эмигрировать! ОВИР целый месяц мусолил заявление Давида Исааковича, заочно заверенное нотариусом – одноклассником и старым приятелем мамы Миры, Ларисы Вадимовны. И вот выясняется, что этого заявления мало. Ну не может просто так отказаться муж от жены и дочери, особенно, если он состоит в законном браке со своей супругой.

– Вы должны развестись! – сказали Мириной маме в ОВИРе.

– Да я с ним уже десять лет не живу! – пыталась что-то доказать Лариса Вадимовна.

– Но по документам он вам муж.

Мама и Мира позвали меня на ужин, чтобы все это рассказать.

Я ем курицу в чесночном соусе и слушаю их. Курица мне нравится, а эти их рассказы не очень. Они и сами сейчас похожи на двух куриц: на молодую и старую.