ему не хватает 79 единиц, но в арифметике дробей период можно задать вычитанием либо прибавлением единицы. Прибавив единицу к числу 79, мы получим 80 единиц, которые снова разбиваются на 8000 более мелких квадратных единиц и весь процесс воспроизводится.

— То есть, если надо получить квадрат из 8000 квадратных метров, ты предлагаешь составить квадрат чуть меньших размеров, а недостаток восполнить новым разбиением с добавлением одного квадратного метра. Но тогда общая площадь составит 8001 квадратный метр. Из такой арифметики следует, что нас постоянно обсчитывают. Откуда у тебя берется дополнительный метр? — усмехнулся Константин, довольный тем, что нашел некий подвох.

— А откуда берется толщина линии, когда мы изображаем квадрат? Откуда появляется и куда исчезает разрядная единица, когда мы записываем тождество 8 равно 7 целых и (9) в периоде? Математики думают, что можно построить квадрат с помощью линии, не имеющей толщины, но это иллюзия, вызванная пренебрежением к реальности, где любая линия имеет свою толщину, где любой луч имеет свою частоту и длину волны.

— Я не силен в математике, — присоединился к обсуждению Вячеслав. — Но могу вам сказать как художник. Если взять кисть без толщины и нарисовать квадрат линиями без толщины, такой квадрат никто из нас не увидит.

— Ничего не понимаю в ваших вычислениях, но это очень напоминает сказку про голого короля, вам не кажется? — легкомысленно обронила Окси.

Своей репликой она, видимо, окончательно разоружила Константина Анатольевича, который примирительно развел ладони в стороны. Евгений был сражен этим сравнением не меньше, к своему стыду он не читал сказок про голых королей. Но он, разумеется, знал в общих чертах, о чем шла речь, и был уверен, что аналогию Оксаны мог бы по достоинству оценить сам Герман Вейль.

— Если математика и вправду царица всех наук, то практически вся история математики — сказка про голую королеву, которая заказывает то один, то другой роскошный наряд у портных-мошенников, — поправил он образ короля на свой лад. — В ХХ веке голландский математик Лейтзен Брауэр даже объяснил, почему королева наук ходит голой. Само по себе выполнение портными неких операций еще не является доказательством существования действительно «сшитого платья». Несмотря на это, математики по-прежнему дружно нахваливают несуществующие наряды королевы.

— Может быть, им просто нравится смотреть на свою голую королеву? — захохотала Окси.

— Конечно, это лучше, чем одежда, сшитая из заплат и не по размеру, — усмехнулся Евгений. — Когда репутация королевы никого не заботит, она может ходить и нагишом. Это раньше математику связывали с чем-то божественным. Теперь считается, что это лишь продукт человеческого интеллекта, удовлетворяющий наши потребности. Не Бог создал человека, а человеческий интеллект придумал Бога по своему подобию и для своих потребностей, вот что, по сути, утверждается. Это не проблема только науки, это общее свойство всей культуры, где забыто само понятие чести. Зачем шить наряд для королевы, если можно его сымитировать и получить за это те же самые деньги?

— М-да, признаться, после «Нимфы и кентавра» Хьюго Жилле, после восхитительно парящей над морем «Афродиты» Хосе Росвельта и спящей Галы, которая, похоже, не спит по-настоящему, а только прикидывается спящей, я думал, мы обсудили обнаженную натуру вдоль и поперек. Но про голую математику мы еще точно не говорили, — закинув ногу на ногу, сказал Вячеслав.

— Наука не в лучшую сторону изменила человека, — задумавшись о чем-то своем, отозвался Константин Анатольевич. — Хотя человек в принципе никогда не меняется к лучшему. Он может только постараться не стать хуже, чем есть. Знаете, о чем я думаю, когда смотрю на мусорные инсталляции, которые выдают за современное искусство? Какое же счастье, что большую часть жизни я прожил, не зная о том, что писсуары, пластиковые бутылки, вымазанные краской топоры и бревна будут выдавать за произведения искусства.

— Ты считаешь, в этом виновата наука? — Вячеслав собрал пальцы в пучок, словно удерживая в них кисть.

— А что же еще? Что позволяет подогнать индустриальные отходы и мусор под определение произведений искусства? Искусствоведение. А искусствоведение — это наука. Понимаешь, Славик, это не искусство, это наука. Это мы с тобой пытаемся понять, что такое искусство. Ты даже, черт возьми, его создаешь, хотя не являешься ни ученым, ни критиком. Нет, в чем-то Евгений прав. Наше сознание сузили и затолкнули в бутылку перевернутых категорий. Мы продолжаем думать об одном значении искусства, а действует другое, созданное наукой, которое легализует любой искусственный заменитель. В основе всех нынешних сдвигов лежит наука. Возможно, когда-то ученье было светом, но сейчас…

Сейчас мы видим, что наука — совсем не то, чем хочет казаться. Нам впендюривают, что мы живем только благодаря науке и для науки, только благодаря инновациям и прочей хренотени, которая якобы делает жизнь людей приятнее и проще. Но научное мировоззрение не делает людей ни лучше, ни благороднее, ни хоть капельку мудрее.

— Прошу заметить, — специально для Евгения пояснил Вячеслав. — И это нам говорит бывший филолог, а ныне коммерческий директор крупнейшего в регионе поставщика услуг связи.

— Да при чем тут это? Стив Джобс сказал бы, наверное, то же самое в частной беседе. Какими бы добрыми и пушистыми намерениями ни прикрывалась наука, она делает людей примитивными и единообразно тупыми. Это же невероятно выгодно. А с научной точки зрения рационально только то, что приносит выгоду — а что приносит наибольшую выгоду? Обман! И он не перестает быть обманом от того, что другие не в состоянии его распознать.

— Как в Замятинской антиутопии «Мы»? — спросила Оксана.

— Окси, тебя тоже пугали в школе этой книжкой? — удивился Вячеслав.

— В университете вообще-то, — снисходительно уточнила она.

— Именно так, — согласился Константин. — Эта книга не про советских людей и даже не про фашизм, с которым они боролись побольше других. Я же в деревне вырос, и мне не надо рассказывать, как все было на самом деле. Это про науку в чистом виде, без полутонов и градаций!

Наука сулит человеку свободу от тяжелого труда, болезней и даже от земного притяжения, а на деле стремится к формализации всех процессов, языка и мышления. Наука и тоталитаризм методологически взаимосвязаны, у них общие фундаментальные цели, хотя текущие задачи могут разниться. Для меня «Дорога к рабству» фон Хайека — не более чем еще одна дорога к рабству, но, безусловно, более широкая и рафинированная, чем «Майн капф» Гитлера или «Капитал» Маркса.

Высказывание Бенджамина Франклина, которое по глупости своей цитируют либералы: «Кто отказывается от свободы ради временной безопасности, не заслуживает ни свободы, ни безопасности», — такой же призыв к порабощению и уничтожению стран и народов, вплоть до отдельных