Карл позволил мешу управлять им. Дудек увидел, как чернокожий надвигается, принял защитную позицию из тайского бокса и ударил. Карл легко блокировал удар, сделал ложный выпад и ребром ладони сломал Дудеку нос. Того снова отшвырнуло на пол. Второй заслуживающий внимания ариец был уже на ногах. Карл рубанул его по горлу, чтобы не лез, и ариец, задыхаясь, упал. Дудек вскочил, даже не вытерев кровь. Стреляный воробей. Его глаза были пустыми от ярости. Он попер, как танк, яростно нанося удары, прямые и примитивные до зевоты. Карл отбил почти все, поморщившись, когда ему все-таки досталось по скуле, и перехватил запястье противника. Вывернул тому руку, толкнул. В локтевом суставе Дудека треснуло, и этот звук был слышен даже за воем сирен. Ариец завопил и снова упал, теперь уже окончательно. Карл изо всех сил пнул его по ребрам и почувствовал, как под ботинком у него что-то сместилось. Пнул еще дважды, теперь в живот. От второго удара Дудека вырвало вялой струей, как будто внутри у него что-то разорвалось. Карл перешагнул через дергающееся тело, чтобы не вляпаться в вонючую лужу, пнул арийца в и без того окровавленное лицо и нагнулся, приподняв голову Дудека за ухо.

– Новые правила, говнюк, – прошипел он. – Теперь я работаю на серьезных людей и могу с тобой, ушлепок говенный, сделать все, что захочу. Я тебя, на хер, убить теперь могу, и всем будет до лампочки.

Рот Дудека пенился кровью и слюной, на изуродованной нижней губе виднелся осколок зуба. Он издал какой-то низкий горловой звук.

Карл выпустил ухо и встал. На секунду ему захотелось пнуть скрючившееся тело еще несколько раз, в основание позвоночника, и посильнее, чтобы медикам было не так-то просто поставить арийца на ноги, и в лицо, чтобы окончательно изуродовать. В грудную клетку, чтобы ребра, ломаясь, проткнули внутренние органы. В конце концов, подумалось ему, можно плюнуть в этого арийца. Но ярость вдруг схлынула. Все, теперь можно ни о чем не беспокоиться. Гватемалец получил, что хотел. Дудек выведен из строя, он теперь пациент лазарета. Остальное довершит дерьмовая жизнь Иисусленда. Марсалису нет нужды наблюдать или вмешиваться еще раз. Он уже и так приблизительно представлял, что будет дальше. Таких, как Дудек, каждое воскресенье по пять штук засовывают в дешевых гробах в печи скудно финансируемых крематориев Республики. И большинство из них не доживает даже до тридцати.

В дальнем конце крыла «Ф» лязгнули, открываясь, ворота, и в них ввалилась группа урегулирования конфликтов. Бронежилеты, оружие усмирения, вопли. Карл вздохнул, закинул руки за голову и пошел им навстречу под вой сирен.

– Системы Кортеуд.

– Говорит Марсалис. Проверьте.

– Голос подтверждаю. Говорит дежурный оператор. Пожалуйста, укажите свои параметры.

– Гагат. Решетка. Мангустин. Дуб.

– Принял. В чем запрос?

– Меня только что наняла Колониальная Инициатива Западных стран, и я выхожу из тюрьмы. Моя задача – поиск беглого тринадцатого за спиной АГЗООН.

– Это противоречит…

– Я знаю. Буду в Нью-Йорке через пару дней. Уведомите команды периметра, пусть ждут. Я избавлюсь от моих новых друзей, как только это станет возможным.

– Ну какого хрена надо было его в больницу-то отправлять?

Он пожал плечами. До этого сбросил тюремную куртку, ботинки и носки и теперь ощущал ногами прохладный, твердый песок пляжа. Вечерний ветерок, будто шелковая ткань, скользил по шее и голым рукам.

– Я не нашел ни одной веской причины этого не сделать.

– Не нашли? – Эртекин не сняла туфли. – Ну мы могли бы вернуться домой сегодня, а не торчать в этой мусорной куче. Это вам в голову не приходило?

Он обвел жестом залитые светом низкие здания, и коммуникационную вышку, и бесконечную наностыковочную башню Перес, которая маячила за ними, будто папаша Годзиллы. Она по большей части скрывалась в темноте, но расположенные рядами красные навигационные огни мигали с тошнотворной синхронностью, поднимались все выше и выше, наконец пропадая в облаках.

– Это ваша мусорная куча, – сказал он.

– Арендованная.

– Должно быть, у вас сердце надрывается. КОЛИН – и вдруг зависит от местных властей. Странно, что вы до сих пор не свергли правительство. Как в девяностые в Боливии, к примеру.

Она выстрелила в Карла взглядом, который тот уже начал узнавать: наполовину злобным, наполовину каким-то еще. Если бы речь шла о другом тринадцатом, он решил бы, что это результат тренинга по адаптации в социуме, но что это значит в случае с Севджи, он не знал. Ясно одно: Севджи Эртекин что-то нервирует, и это началось с момента их знакомства.

– Марсалис, уже поздно, – сказала она ему. – Я не собираюсь ругаться с вами на тему действий, предпринятых за десять лет до того, как я стала работать на эту организацию. Причина, по которой мы сидим в этой мусорной куне, в том, что вы позволили знаменитым наклонностям тринадцатых выйти из-под контроля, и в результате мы получили еще шесть остохреневших мне часов телефонных звонков и переговоров. Так что не испытывайте свою удачу. Я уже близка к тому, чтобы отослать вас обратно.

Он усмехнулся:

– А вот сейчас вы лжете.

– Вы так думаете? Начальник тюрьмы хотел отправить это дело на рассмотрение в Таллахасси, в Комиссию по преступлениям с применением насилия. Он очень не хотел вас выпускать, пока мелят жернова.

– Я бы сказал, что он с радостью бы от меня избавился.

– И ошиблись бы. Начальник тюрьмы Перрис – бывший морпех. – Севджи снова стрельнула в него взглядом. – Прямо как Уилбринк.

– Уил… кто?

– Ладно, забудьте.

Он не знал, сколько правды в ее словах. Конечно, ситуация осложнилась, когда все увидели, что он сделал с Дудеком. Парни из группы урегулирования не пристрелили его на месте, но были очень к этому близки. Следующие три часа он провел в слегка воняющем аммиаком карцере, был оттуда извлечен, поспешно проведен в здание администрации, а потом столь же быстро водворен обратно. Он предположил, что эти метания связаны с каким-то противоборством в верхах. Еще два часа ушло на то, чтобы вытащить его окончательно, к тому времени уже стемнело, и в административном блоке остался лишь сокращенный штат из уборщиков и охраны.

Нортон и Эртекин входили и выходили из кабинетов, которые ему никогда не доводилось видеть изнутри. Они едва смотрели в его сторону. Сменялась охрана. В какой-то момент пришел сотрудник тюрьмы, сфотографировал его и удалился, не сказав ни слова. Карл позволил событиям идти своим чередом, катиться сквозь него, словно волнам. Когда все закончилось, он подписал какие-то бумаги, переоделся в собственную одежду и, предположив, что в Нью-Йорке будет холодно, выпросил у позевывающего ночного смотрителя тюремную куртку – выцветшую, потрепанную, черно-серую; цвет сам по себе неплохой, вот только на одном рукаве полыхал ряд оранжевых шевронов, а на спине красовался столь же яркий логотип «Сигмы» с названием. После буквы «С» какой-то недоумок, видимо из любителей расписывать стены маркером и переделывать вывески, вписал баллончиком длинную неровную «т»; с поношенной одеждой тут часто поступали таким образом. Карл пожал плечами и все равно взял куртку. При задержании полицейские отдела нравов в Майами изъяли из отеля его вещи, и он подозревал, что никогда больше их не увидит. Вероятно, АГЗООН все еще ведет переговоры относительно пистолета «Хааг» и зарядов к нему. Это дело принципа, дело чести. На самом деле в победу никто не верит. Он натянул куртку, свернул в узелок немногие вещи, которые были при нем во время ареста, и вышел.