Зеро посмотрел на компас, висевший, как медальон, у него на шее.

— Отклонились градусов на семьдесят к западу.

Договорить он не успел — кто-то навалился на него сзади, земля выкатилась из-под ног, возникла тупая боль в затылке, и последним, что успело уловить гаснущее сознание, были вопли Тики:

— Ватаху-урду ит лочьюко урду![3]Пусти, краснорожая скотина!"

4 сентября 2ч. 12м.

Когда Зеро открыл глаза, была уже глубокая ночь. Посмотреть на часы не было никакой возможности, потому что руки были связаны за спиной. К тому же, были все основания усомниться в том, что часы все еще на запястье. Отблески костра плясали по низким кронам деревьев, откуда-то доносилось протяжное пенье на несколько голосов, а рядом на траве сидели двое краснокожих в перьях и браслетах, как положено… Но на коленях у каждого лежало по автоматической винтовке, причем, у одного — с оптическим прицелом. Когда они заметили, что Зеро очнулся, один из охранников тут же скрылся за кустами, видимо, для доклада, а второй так глянул на пленника, что тот немедленно оставил слабую попытку подняться или хотя бы сесть. Тики поблизости не наблюдалось, и в этом можно было усмотреть свои преимущества… Затылок ломило, руки затекли, болело вообще все, что может болеть, и вдобавок, вернулся страх, тот самый, который испытывает любой нормальный человек, если у него для этого есть основания.

Пытаться заговорить с охранником не было смысла — его лицо, скуластое, расписанное черными полосами, совсем не располагало к беседе, к тому же, едва ли он знал хоть одно слово по-эверийски. Оставалось только ожидать дальнейших событий. Неужели и впрямь зажарят… Охранник смотрел на него даже не хищно, а скорее плотоядно, а Зеро донимал не столько страх, сколько злость на собственное бессилие. (Тику, наверное, на ужин съели, а его, независимого эксперта Зеро Валлахо, лицензия номер такой-то, на завтрак оставили.) Из темноты вынырнули еще двое дикарей (варваров, канибаллов, грязных ублюдков, тупиц, недочеловеков, скотов), кто-то из них двинул Зеро прикладом по плечу, давая таким образом понять, что пора вставать, и нечего тут разлеживаться.

Зеро даже нашел в себе силы облегченно вздохнуть, когда его повели не в ту сторону, где горел костер, а в совершенно противоположную. Тропа, помеченная светящимися гнилушками, упиралась то ли в шатер, то ли в шалаш из жердей, обтянутых шкурами. Конвоиры втолкнули Зеро внутрь, предварительно развязав ему руки, и куда-то ушли. Впрочем, бежать среди ночи в джунгли без оружия, воды и пищи было бессмысленно, хотя, наверное, приятнее, когда тебя съедают звери, а не представители собственного вида.

На письменном столе, как будто сбежавшем из провинциальной канцелярии, стояла глиняная плошка, наполненная топленым салом, в котором плавал горящий фитиль. Рядом возвышалась массивная железная кровать, застеленная грубой циновкой. Но спальное место было уже занято — там, свернувшись калачиком, слегка присвистывая во сне, лежал Тика, живой и относительно невредимый. Зеро решил его не будить — сил не было ни говорить, ни слушать, а лучшим средством от головной боли Зеро справедливо считал здоровый сон. Надо было только слегка подвинуть Тику…

«Валлахо, Валлахо, я тебя съем! Может быть, сперва тебя поджарят, но мне все равно, принесут тебя на вертеле, или ты притопаешь ко мне на своих ногах. Меня зовут Неизбежность, а значит, тебе меня не избежать, так что зря ты старался, приятель…» — черная пасть пещеры говорила без обычной утробности, а как-то спокойно, обыденно, но от этого ужас предстоящего только усиливался. Хотя, с другой стороны, будущее обретало ясность, и это по-своему успокаивало. Каркуситантха умолкла, но в ее молчании было гораздо больше угрозы, чем в ее словах. Вдруг по каменному небу пробежался блик от фонарика, короткий порыв ветра донес до него легкий аромат духов. Она вышла оттуда, прямо из Бездны. Ее легкое платье казалось сотканным из дыма, да и весь силуэт на доли мгновения расплывался, становился полупрозрачным, искажался, как в кривом зеркале. А вот перья ватаху, красного беркута, венчавшие искрящееся золото ее волос, казались вполне реальными. Она приблизилась бесшумно и стремительно, вот — стоит только протянуть руку… Но она сама положила ладонь на его плечо: «Привет. Я — Сандра. Пойдем со мной. Тут недалеко…» Недалеко… Туда, может, и недалеко, а вот обратно… Ну, уж нет, с такой красоткой куда угодно, только не в эту пасть, ишь, раззявилась… Лучше с Тикой рома выпить, и пусть он болтает, сколько хочет и о чем хочет — костерок трещит, птички хрюкают, обезьяны, дуры, щебечут — джунгли большие. Увлекшись собственными здравыми суждениями, он и не заметил, как исчезла Сандра, только из глубины пещеры доносился громовой топот ее шагов: бум-бум, бум-бум, бум-бум…

4 сентября 9ч. 08м.

Где-то за «стенами» шатра гремели барабаны. Зеро открыл один глаз и прислушался к собственным ощущениям. Одно было совершенно ясно: если не шевелиться, ничего не болит, а посему, делать какие-либо телодвижения без крайней необходимости не стоит. Входной полог был наполовину откинут, и возле него прямо на земляном полу сидела старуха, местная, но в чепчике, и что-то бормотала себе под нос. Заметив, что Зеро проснулся, она шустро подскочила и выбежала вон. Вместо нее внутри строения показался Тика, слегка помятый, зато чисто выбритый —где только успел…

— С добрым утром, дружище, — приветствовал его Тика, как ни в чем ни бывало. — Завтрак на столе, умыться и на горшок — выводят. Тут у них все довольно цивилизовано. Не ожидал.

На столе и впрямь обнаружилась небольшая стопка лепешек, стеклянная банка с молоком, литра на полтора, и две грубо слепленные кружки из необожженной глины.

— Тика, скажи мне, пожалуйста, вот что… Как переводится «Каркуситантха» с варварского на человеческий? — Зеро задал этот вопрос неожиданно даже для самого себя, но у Тики, кажется, на все были готовые ответы.

— Я не силен в местных диалектах, знаю слов с полсотни, хотя, я думаю, у них всего не больше тысячи наберется. То есть, раньше, когда у них тут своя цивилизация была, может, им и было, о чем поговорить, но сейчас их общение, похоже, ограничено двумя фразами: «Женщина, зажарь мне мяса, а то убью!» и «Великий вождь Зоркий Сокол (или Кривой Пень), мое сердце в твоих руках». Но в свое время этот вопрос меня тоже заинтересовал, и я заглянул в словарь туземных языков, составленный в свое время героическим миссионером Лаурисом дю Таринбо…

— Короче!

— А короче… Короче, «каркус» это яма, пещера, или западня, а «тантха» имеет множество значений: пророчество, судьба, молчание, течение, вечность, пустота, неизбежность…

Единственным утешением было то, что вели их примерно в том же направлении, куда они, собственно, и собирались идти. Ватахи, а их было шестеро, явно куда-то спешили, и стоило лишь немного замедлить шаг, как следовал немедленный толчок прикладом в спину. Конвоиры всю дорогу молчали, ни единым словом не перекинувшись даже друг с другом. Как только на второй день пути позади остался огромный каменный палец, одиноко торчащий из земли, старший из ватахов красноречивыми жестами показал, что если кто-то из пленников откроет рот не для того, чтобы протолкнуть туда кусок пресной лепешки, ему придется навсегда расстаться то ли с языком, то ли с головой. Необходимость молчать совершенно измучила Тику, которого постоянно так и подмывало поделиться впечатлениями.