– А как у вас в целом обстановка, товарищ Сталин? – спросил я, лихорадочно раскрывая на экране компа папки с тем, что уже успел накачать, и отчаянно пытаясь понять, что именно стоит сообщать сейчас, во время именно этого, так сказать, «сеанса связи», а что может потерпеть до очередного провала в прошлое. Тем более что о его дате у меня не было никакого представления. Как я ни думал об этом вопросе – пока никаких внятных мыслей насчет граничных условий, при которых происходит подобный провал, у меня не появилось.

– В целом… – Голос собеседника ощутимо посмурнел. – В целом тяжелая, но некритическая. Как мне докладывают… Крупных прорывов фронта, о которых ви мне рассказывали, не произошло.

– Это хорошо, товарищ Сталин, но… – замялся я.

– Что «но», товарищ Дубинин? – сразу же спохватился Иосиф Виссарионович.

– Я, после возвращения из Бреста, обратил внимание на то, что… история изменилась! Копался вчера целый день в Интернете…

– Где, простите, копались? – заинтересовался Сталин.

– В Интернете. Это такая глобальная информационная система. Так вот… как ни прискорбно мне это вам сообщать, но Пограничное сражение Красная Армия все-таки проиграла. Пусть и не с таким разгромным счетом, как в первый раз. И дальше война шла примерно аналогично предыдущей версии событий. Правда, закончилась на полгода раньше и потери уменьшились примерно на треть.

– Значит… значит, всё это напрасно? – даже по голосу стало понятно, что Иосиф Виссарионович оторопел.

– Нет, но что вы, товарищ Сталин! Восемь миллионов спасенных жизней ведь тоже результат! – Я поторопился утешить Вождя. – Где-то начиная с сорок третьего года хронология основных сражений все-таки начала меняться. Да и после войны…

– Что после войны? СССР все-таки удалось сохранить? – с надеждой спросил Иосиф Виссарионович.

– Увы, нет! Но распад произошел на два года позже. И вы, кажется, все-таки своей смертью умерли…

– А ДО того я умер не своей? – с ноткой иронии спросил Иосиф Виссарионович. – Кто-то помог?

– Не могу сказать точно – наши историки так и не пришли к единому мнению, но версия с отравлением – одна из основных. Вторая по значимости – неоказание надлежащих медицинских услуг после… приступа. Вы уж простите, товарищ Сталин, что я об этом…

– Ничего страшного, товарищ Дубинин! Все мы смертны! – философски заметил Сталин. А затем продолжил уже более тяжелым тоном: – Для меня куда страшнее узнать, что дело всей моей жизни закончилось крахом! Вот ЭТО действительно страшно! А смерть… всего лишь переход.

Ничего себе его на мистику пробило! Или правы те исследователи, которые утверждают: Вождь до конца своих дней оставался искренне верующим человеком. Просто не показывал этого на людях.

– Я так понял, что вам так ПОВЕЗЛО в этот раз из-за гибели основного подозреваемого по делу о вашем убийстве в моем предыдущем варианте истории – Хрущева.

– Никитка? – удивился Иосиф Виссарионович. – Он был главным подозреваемым? Вот уж не подумал бы… А что с ним случилось?

– Погиб где-то на Юго-Западном фронте в сорок первом году. Туда ему, гниде, и дорога! Вы представить себе не можете, товарищ Сталин, сколько грязи он на вас вылил после вашей… смерти.

– Никитка… – задумчиво повторил Иосиф Виссарионович. – Кто бы мог подумать…

– Да в вашем окружении, если разобраться, только ленивый потом вас не пинал. Вот как раз приличные люди наперечет.

– Кто именно и что делал? – немедленно сделал стойку Вождь.

– К сожалению, именно на эту тему я глубоко не рыл, в основном сейчас материалы по войне подбираю, но если вы хотите, обязательно списочек составлю. А вот прямо сейчас хотел бы передать вам еще кое-какой накопленный к этому моменту материал. Возможно, именно эта информация позволит еще хоть немного переломить ситуацию уже в 1941 году. А то и избежать Харьковской катастрофы 1942-го.

– Хорошо, диктуйте, – коротко отозвался Сталин…

На этот раз я говорил часа полтора. В принципе куда меньше, чем мог бы: разговор-то шел по стационарному телефону, так что следить за зарядом аккумулятора мобильника или планшета не требовалось. Но я пока был не готов к более длительному разговору. Не успел окончательно осмыслить состоявшиеся перемены, выделить информацию, которую стоит считать ключевой, собрать ее в полном или хотя бы максимально доступном объеме… Так что пока я вываливал на голову Вождя только свои прикидки. Или чистую конкретику типа координат тех же финских и румынских аэродромов. И он это явно почувствовал.

– Я благодарю вас за переданную вами информацию, товарищ Дубинин, она очень важна, и мы ее нэпременно используем. Но, должен сказать, что она представляет из себя в первую очередь сведения военного и технического характера. Меня же очень волнует кое-что другое…

– Почему развалился Советский Союз? – после короткой паузы уточнил я.

– Да, – коротко ответил Вождь. – Ведь с этого момента у вас прошло уже более двадцати лет. Ви можете предоставить мне хоть какие-нибудь аналитические оценки и виводы? Хотя би свои собственные?

– Нет, Иосиф Виссарионович, не могу сказать вам ничего конкретного, – решительно произнес я.

Здесь я немного слукавил. Еще недавно я ТВЕРДО ЗНАЛ, что во всем виноваты Горбачев и Ельцин. Вкупе с Яковлевым и Шеварднадзе. И предательство верхушки партии и государства.

Но сегодня, после нескольких бесед со Сталиным и отчаянных попыток детально разобраться с такой глобальной проблемой, как катастрофа РККА 1941 года, внезапно осознал одну простую истину: до того момента пока я не стал вот так – детально, с максимально личной заинтересованностью, с непременным желанием разобраться, что ДЕЙСТВИТЕЛЬНО произошло летом-осенью сорок первого, с холодящим душу ощущением, что цена именно МОИХ ошибок – не чувство морального удовлетворения от победы в очередном сетевом сраче либо досады от проигрыша в споре, а сотни тысяч, а то и миллионы сохраненных либо потерянных жизней, – я НИ ХРЕНА не знаю!

И только вот сейчас, потихоньку, почти вслепую, путаясь и разочаровываясь, я начинаю осторожно нащупывать то, что действительно может помочь. А во всех положительных изменениях истории, уже случившихся к настоящему моменту, моей заслуги не больше, чем у того петушка, который вовремя прокукарекал. И все. Чего уж тут говорить о, как выразился наш «Темнейший», крупнейшей геополитической катастрофе XX века…

– То есть вообще ничего? – удивился Сталин. – Даже каких-нибудь фамилий не назовете?

– Фамилии назвать могу, – тихо отозвался я. – Но… все эти люди… они же дошли до своих постов и должностей, продвигаясь по партийной линии. Их когда-то отобрали, рассмотрели, проверили другие, более опытные товарищи, потом рекомендовали их в кандидаты, а затем и в члены партии[28]. Третьи, еще более опытные, стали продвигать их по партийной линии – сначала на уровень района, потом области, потом ЦК… И я не уверен, что, если мы как-то остановим этих, никто ВМЕСТО них все равно не исполнит то, что уже случилось в ДВУХ вариантах истории.