Он медленно вел машину, проезжая маленькие городишки вдоль лимана, где уже вспыхивали огоньки, борясь с наступающей ночью, и пока машина катилась с тихим урчанием, он размышлял о будущем. Нетронутая почва, повторял он себе, достойная любых усилий с его стороны. Время играло ему на руку, разумеется, но сделать предстояло многое. Девушка была милая и наделена от природы умом — этого он не отрицал, но как светский человек был вынужден признать, что ей не хватало образования и утонченности, она ничего не знала ни о музыке, ни об искусстве или литературе. Та единственная картинка в ее комнате… ужасная… а несколько книжек и Библия — нравоучительное собрание, несомненно, но воспринимаемое с трудом. Бедное дитя! Наверное, она слишком много работала, а по вечерам так уставала, что не могла читать. Все это нужно изменить, она должна получить образование, выучить несколько языков, поступить в хороший университет — Женевский или Лозаннский подойдут, — выбрать, скажем, курс социальных наук. Все это, а также общение с культурными, цивилизованными людьми придаст ей лоска, сгладит мелкие шероховатости, поможет достичь идеала. В какой-то степени виновато ее воспитание — хоть и правильное, спартанское, но в то же время — сомневаться не приходилось — оно было… в общем… ограниченное. А эта ее одержимость Уилли, пусть даже самая бескорыстная, может ему помешать, так что придется что-то предпринять. Но самое важное сейчас — забрать ее с этой работы. Да она и сама намекала, что готовится уйти, и поэтому, с мыслью о том, что процесс следует ускорить, он сказал:

— Я тут подумал, не согласитесь ли вы взять меня на свой обычный обход. Мне было бы очень интересно. Можно на этой неделе?

— Конечно, — не раздумывая, ответила она. — Не завтра, так как я должна увидеться в Долхейвене с медицинским инспектором графства, а на следующий день, если хотите.

— Хорошо. Я заеду за вами в девять.

Когда они приехали в Маркинч, он собрал ее пакеты, проводил до дверей, прервал ее очередное изъявление благодарности и ласково, но кратко попрощался. День, который он так тщательно спланировал, все скажет за себя. Между ними установилась связь, и он не хотел, чтобы ее прервали сантименты у порога.

В тот вечер Мори лег спать рано с необычным чувством безмятежности, сознанием, что все прошло хорошо, да что там хорошо — идеально. И какой свежестью веяло от общения с этой малышкой, каким необыкновенным покоем! С достойным образованием она могла бы служить для него источником нескончаемого интереса, новой целью в жизни, помимо того, что у него появится возможность, которую он давным-давно искал, проявить свою добродетель. Он уснул, как только удобно пристроил голову на подушке.

На следующее утро, когда ему принесли чай, погода, к сожалению, переменилась. В стекло застучали тяжелые капли дождя, и вылезать из постели совершенно не хотелось. Проглотив чай и тонкий ломтик хлеба с маслом, он вновь улегся и закрыл глаза, но заснуть не смог, поэтому позвонил дежурному, чтобы ему принесли утреннюю газету. Коридорный, выполнивший заказ, вручил ему и почту, пересланную Артуро из Шванзее: несколько деловых писем от нью-йоркских брокеров, пару счетов, сообщения о дивидендах, иллюстрированный каталог распродажи графики Домье,[47]которая должна была состояться в Берне, и, наконец, письмо от мадам фон Альтисхофер — его он сразу распечатал.

Гастхоф Линденхоф

Баден-Баден

15-е, четверг

Мой дорогой друг, узнала от своих корреспондентов в Шванзее, что Вы до сих пор не вернулись к себе на виллу, и начинаю беспокоиться, не является ли причиной столь долгого отсутствия какое-нибудь несчастье, тем более что я не получила от Вас ни одного слова со дня Вашего неожиданного отъезда. Неужели Ваши дела оказались более серьезными, чем Вы думали? Или, быть может, Вы больны? Искренне надеюсь, что оба эти предположения, которые в последнее время меня тревожат, безосновательны. Но, прошу Вас, найдите время и пришлите мне весточку. Уверена, Вы понимаете, ничто не может превысить моего глубокого интереса ко всему, что касается Вас.

Погода в этих краях сохраняется приятная, и мое пребывание здесь идет мне на пользу. Но мне скучно… скучно… более того, с каждым днем я все острее сознаю свое одиночество. Я не очень легко завожу новых друзей, и если не считать одной старой знакомой, дамы-инвалида, с которой я повстречалась в спа, мне редко удается с кем-то поговорить. Живу тихо, как мышка. Встаю рано, пью воды, затем захожу в маленькое кафе неподалеку на чашку кофе с галетой. После иду гулять на холмы — Вы же знаете, как я люблю гулять, — и возвращаюсь в свой скромный пансионат, где ко мне все так хорошо относятся, там съедаю простой mittagessen[48]на террасе под липой. Потом отдыхаю примерно час. Днем сижу в парке, все еще зеленом и цветущем, тщательно выбрав стул не слишком близко к оркестру, который со времени моего приезда уже четырнадцать раз исполнил «Венский вальс» Штрауса. Здесь я то мечтаю, то изучаю лица прохожих. Счастливы ли они, спрашиваю я себя. И очень часто в этом сомневаюсь. Во всяком случае, я нахожу, что они совершенно не похожи на тех людей, которых я знала, когда впервые приехала сюда с родителями в раннем детстве. Такие размышления наводят на меня грусть, и я спешу в павильон, где выпиваю чашку чая — увы, не такого хорошего, как Ваш вкуснейший «Твайнингс», — и съедаю кусочек английского сливового пирога. По вечерам я не рискую идти в казино: зрелище всех этих жадных глаз отталкивает меня. Вместо этого я беру хорошую книгу — сейчас я перечитываю «Анну Каренину» — и усаживаюсь возле открытого окошка в своей комнате. Свет от лампы иногда привлекает какого-нибудь мотылька, под липой мерцают светлячки, меня клонит в сон, и вскоре, выражаясь языком Вашего мистера Пипса,[49]я отправляюсь на боковую.

Таков мой день, дорогой друг. Не правда ли, он прост и немного печален? Да, печален, ибо мне не хватает Вас и нашей очаровательной kameradschaft.[50]А еще мне нужен Ваш совет: дело в том, что один человек из Базеля — кажется, он имеет отношение к химикатам — мечтает приобрести Зеебург. Я не хочу расставаться с этим чудесным домом, которым, я знаю, Вы тоже восхищаетесь, но сейчас мои обстоятельства весьма непросты. Поэтому напишите мне поскорее и сообщите, когда Вы будете дома. Без Вас мне нечего делать в Шванзее, поэтому я останусь в Бадене, пока не получу от Вас известия.

Простите, что высказала свое беспокойство.

Искренне ваша,

Фрида фон Альтисхофер.

Он медленно отложил листок. Приятное послание, сказал он себе, несмотря на довольно напыщенный стиль, такое письмо могла написать лишь утонченная дама благородного происхождения, целиком ему преданная. При обычных обстоятельствах он был бы тронут, но сейчас, возможно из-за настроения, оно не нашло в нем отклика. Естественно, он был рад получить от нее весточку, польщен, что она соскучилась по нему, но в то же время он не испытывал своего обычного интереса к ее делам. Да и не преувеличивала ли она слегка, сетуя на свое одиночество? Эта женщина с удовольствием вращалась в обществе, часто приглашала друзей. Описание скудного рациона тоже внесло не совсем уместную нотку. Он прекрасно знал, что ей не чужды гастрономические удовольствия, а после своего последнего визита в Баден она привезла превосходный рецепт супа из каштанов. В любом случае сегодня он был не в настроении, чтобы отвечать ей. Он, разумеется, даст ей совет относительно Зеебурга, но позже; в настоящее время его голова занята другими вещами.