— Выпей мадеры и ложись спать, — посоветовал приятель. — Утро вечера мудренее. А я ванну приму и поеду, благословясь…

— Ты на часы посмотри, ездок!

— Ну, так как раз ее выступление через полчасика закончится, и я ее оттуда заберу, — загадочно ответил Барсуков. Из чего даже человек, далекий от разведки, понял бы: купчина завел подружку из тех, что чуть не до рассвета трудятся в ресторанах, хористочку или арфистку, а то и певичку, исполняющую романсы. Чего и следовало ожидать…

Давыдову оставалось только последовать мудрому совету: выпить мадеры и лечь спать.

* * *

Кузьма разбудил его в самую неподходящую минуту — Денису снилась Элис!

— Господин Нарсежак не телефонировал? — спросил Давыдов первое, что пришло на ум.

— Никак нет, ваше благородие, а завтрак стынет.

— Где барин?

Кузьма развел руками.

— Ты что приготовил?

— Горячий винегрет.

— Это как?!

— А так. Когда припасов особых нет, селедку с картошкой запекают. С луком и сухарями.

— И это называется горячим винегретом?

— Так барыня сказала.

— Хм… ну ладно, подавай. Барин ведь дома только завтракает?

— Бывает, и завтракает…

Давыдов все понял: Барсуков наслаждался свободой.

Мельтешить в центре Москвы Денису не хотелось — мало ли, по каким магазинам ходят Элис и Кэти, нежелательно было бы сейчас налететь на них. Настроение после истории с хитрой француженкой в сочетании с ожиданием скорой головомойки от начальства было далеко не мажорным и не располагало к легкомысленной болтовне вообще и с особами женского пола в частности. Съев горячий винегрет и послонявшись по пустой квартире, Давыдов сделал звонок в «совиное» бюро.

— Для вас пакет, приходите, — сказали ему. И Денис радостно засобирался, потребовал горячей воды — мыться и бриться, потом послал Кузьму за извозчиком.

Из Санкт-Петербурга прислали бумаги для Элис Веллингтон — якобы от Чуркина. Пакет был открыт, чтобы Давыдов ознакомился с содержимым. Там лежали две копии проекта экономического договора между Россией и Германией. Денис очень бы удивился, узнав, что в этих бумажках хоть одна цифра, кроме даты, соответствует действительности.

Он снова спросил, не нашелся ли Нарсежак. Ему ответили: нет, не объявлялся. И нехорошие мысли гуртом полезли в давыдовскую голову. Все-таки Рокетти де ла Рокка не на каторге лишь потому, что не пойман на горячем. А в том, что на счет графа можно спокойно записывать полдюжины нераскрытых убийств, Денис не сомневался.

После этого разговора, выйдя из мрачноватого бюро на солнечную московскую улицу, Давыдов решил, что влюбленный мужчина должен по случаю встречи сделать своей красавице хоть один дорогой подарок, причем за собственный счет, а не за «совиный». Он зашел в ювелирную лавку и крепко задумался. Выбирать подарок женщине — тяжкий умственный труд. С колечком можно промахнуться, на бриллиантовую «ривьеру» денег не хватит… Браслетка? У Элис безупречный вкус, не посмеялась бы над браслеткой…

Когда Давыдов объяснил свою беду приказчику, тот предложил портбукет.

— Многие господа берут и — довольны. Ни разу не возвращали.

— У моей бабки был золотой портбукет для балов, — вспомнил Денис. — Весил больше фунта. А вместе с цветами — все два.

— Такие теперь не носят, — успокоил приказчик. — Вот портбукет-брошка. С палец длиной, золото, бирюзой гарнирован, удобно к лацкану прикалывать, а вставишь туда живой розан с листочками — его самого, почитай, что и не видно. Господин Бор давеча для невесты брали, беспокоились. А сегодня утром повенчались — выходит, подарочек-то понравился!

Давыдов господина Бора не знал, но согласился: подарок и впрямь симпатичный. Пока обрадованный приказчик занимался упаковкой товара, Денис не торопясь прошелся вдоль витрин, и вдруг его взгляд приковала необычная подвеска: на черном бархате расположилась тонкая золотая цепочка с застежкой-замочком, а точно посередине на ней висел ажурный вензель в виде прописной буквы «Д». Рядом Давыдов заметил еще несколько подобных подвесок с другими буквами.

— А что это у вас, любезнейший, за странные украшения появились? — кивнул Денис на витрину.

— А, так новомодное украшение! — охотно пояснил приказчик, протягивая ему коробочку с порт-букетом, перевязанную пышной белой лентой. — Из Европы, все оттуда. Молодые люди с удовольствием своим зазнобам дарят, вроде как перманентное объяснение в любви, когда на слова таланту или смелости не хватает…

— Смелости, говоришь?.. — Решение пришло как озарение. — Пожалуй, я возьму вот эту. — И Денис указал на подвеску с буквой «Д».

* * *

Потом он поехал обедать в «Чепуху».

Гераська, обслуживавший другого гостя (именно так называли в ресторанах и трактирах посетителей), проходя мимо с подносом, подмигнул. И всей физиономией показал: мол, есть новости.

Давыдов кивнул и выбрался из-за столика.

— Покамест ты, братец, закусочку сооружаешь, — сказал он, подражая выкрутасистой речи купцов, — схожу-ка я, навещу Ивана Ильича.

Слышавший это Гераська перехватил капитана у кухонных дверей.

— Денис Николаевич, она приезжала! Ну, та, что телешом плясала…

Давыдов внутренне напрягся.

— С графом? С Бабушинским?..

— Нет, с купчиком каким-то. С виду — мой ровесник, а все пальцы в перстнях. Ходила по залу, Сергеича велела позвать, он ей все кланялся. Завтра опять плясать собралась, там показывала, куда столы сдвинуть и где ей место высвободить.

— На подмостках ей, выходит, уже тесно? — усмехнулся Денис.

— Кто ее разберет? — Гераська пожал плечами и тоже улыбнулся. — По мне — так тетка озабоченная… Так что, Сергеич сказал, вся компания опять тут соберется. И опять вроде Бабушинский приглашает.

— Понятно. Ну что же, и я приду.

— Только вот не знаю, выпустят ли меня к гостям? Гости-то отличные, на чай не пятачками дают, а когда раздухарятся, могут не то что «зелененькую» или «синенькую», а даже «беленькую» отвалить[8].

— На то они и богатые купцы, чтобы двадцать пять рублей на чай бросать.

— Так вот я и боюсь, что старые официанты передерутся за очередь таким знатным гостям услужать… — погрустнел Гераська.

— Это дело я улажу, — обнадежил его Денис, похлопав по плечу.

«Дело» обошлось всего-то в «красненькую», которую Иван Ильич обещался поделить с распорядителем Сергеичем по-братски — по пять рублей на рыло.