— А я-то думал, — со странным облегчением произнес он, — с чего это вдруг ты передо мной страсть изображаешь… А вот оно что!

Жанна молча села на постели, не зная, как реагировать на его слова. Заранее обдуманная линия поведения уже никуда не годилась.

— Вот что, детка. — Отсмеявшись, Калина вновь стал жестким и грубым — таким, каким был всегда. — Не надо мне здесь пургу гнать! Ты, наверное, не в курсах, но… Еще шесть лет назад в Петрозаводской колонии один «лепила» сказал мне, что детей у меня никогда не будет. Так что…

Жанна чувствовала себя так, точно внутри нее все провалилось в бездонную пучину. Почва уходила из-под ног. Последний шанс, на который она так рассчитывала, был потерян.

Точно сквозь ватную глухую пелену до нее донеслись насмешливые слова:

— Ты что думала, я слепой или дурак? Ты на что рассчитывала, дурочка? Ты что ж, ждала, что я разрыдаюсь от умиления и стану всю жизнь кормить твоего выродка вместе с тобой? На это и не рассчитывай! А я все ждал, когда ты сама передо мной расколешься, не хотелось по городу пускать базары, что какой-то студентишка у меня бабу отбил. Ну да ладно… Вольному воля, спасенному рай… Нет, но классно ты это придумала: у нас будет ребенок!..

Калина опять забулькал, бурно содрогаясь всем телом. Самое страшное, что ему было действительно очень смешно.

Жанна сидела совершенно уничтоженная. Последняя опора, на которую она хотела опереться, оказалась гнилой, и рассчитывать ей больше не на кого, только на себя.

— Хорошо, — произнесла она чужим, почти спокойным голосом. — Пусть так… Ладно! Но тогда отдай мне мои деньги!

— Деньги? Какие деньги? — удивился Калина. — Неужели я тебе еще что-то должен? Наверное, пятьдесят баксов за сегодняшний вечер, как московской шлюхе с Тверской? Сейчас дам. — Он встал, нашарил в брюках смятую купюру и бросил ее на колени девушке — та даже не пошевелилась.

— Ты обещал мне десять тысяч долларов, если между нами все закончится, — почти спокойно заявила она. — Есть свидетели! Корик и Шмон.

— Ах, Корик и Шмон, — протянул Калина, точно с трудом припоминая, кто это такие. — Ну, Корик сейчас в мусарне гниет, так что извини… А Шмон… Сейчас позовем!

Через несколько минут в комнате появился толстый Шмон, туповато и преданно глядевший на своего шефа из-под узкого лба.

— Напомни, пожалуйста, даме, Шмон, — произнес Калина, — что я обещал ей? Ну ты знаешь, о чем это мы…

— Если это… того… ну, короче, если ты ее кидаешь или, к примеру, тебя на «стрелке» валят, то наша братва ей десять кусков отвалит.

— Слышала? — Калина всем телом повернулся к ней. — Был уговор, если я тебя брошу или со мной что-нибудь случится… Я тебя бросил? Нет!

Жанна тупо молчала.

— Шмон, скажи, я ее бросил?

Шмон нерешительно переминался с ноги на ногу.

— Я не в курсах, шеф, но вроде нет…

— Нет! — подтвердил Калина. — Нет! Я тебя не бросал, это ты меня бросила. Нагуляла брюхо, а теперь решила, что я за это должен расплачиваться — не выйдет! Это не я тебя бросил, а ты меня! А раз ты меня бросила, значит, милая, я тебе ни копейки не должен. Собирай свои манатки и выметайся.

Жанна сидела оглушенная, не в силах поверить в то, что с ней так поступают.

— Ну, что расселась? — грубо сказал ей Калина. — Тебе помочь или как? Шмон, помоги-ка этой брюхатой леди!

— Нет, я сама, — чужим голосом произнесла Жанна, вставая. — Но ты еще пожалеешь об этом, Калина!

Тот обернулся и посмотрел ей вслед насмешливым взглядом. Но девушка этого не видела. Она вышла в дверь, сжимая от бессилия и ненависти кулаки. В одном из них была зажата смятая купюра…

После того как ее предал Слава и выгнал из дома Калина, Жанна вернулась жить к тете Варе. Старушка охала и причитала, узнав, что племянница неожиданно развелась с мужем. Жанна молчала, не отвечая на ее любопытствующие расспросы. Точно истукан, она безмолвно сидела на стуле возле окна, уставясь недвижным взглядом в одну точку. Ее мозг отказывался понимать, что произошло.

«Это только сон, — то и дело мелькала соблазнительная мысль, — странный сон, который когда-нибудь да кончится…»

Потом ей внезапно приходило на ум решение взять нож в руки и выйти из дома. Только она не могла решиться, куда ей идти сначала — к обманувшему ее Калине или предателю Славику. В итоге, раздираемая этими желаниями, Жанна оставалась на одном месте. Она ничего не ела и не выходила из дома — она думала.

Но несмотря на свое подавленное настроение, она замечала, что внутри нее уже живет маленькое существо, оно уже толкается, робко и осторожно проверяя свои еще слабенькие силы. И Жанна почувствовала ненависть не только ко всему миру, так жестоко поступившему с ней, но и к этому существу, жившему внутри нее, безразличному к ее желаниям и планам.

После недели безвылазного сидения в доме девушка наконец отважилась выйти на улицу. Прекрасным весенним утром она надела свое самое скромное платье, положила в сумку исписанный листок бумаги и ручку и вышла из квартиры. Женщины по-прежнему провожали завистливым взглядом ее точеную фигурку, в которой еще не было заметно характерных изменений, а мужчины восхищенно цокали вслед, отпуская сальные шуточки.

Твердым шагом решившегося на все человека она вошла в отделение милиции и протянула листок бумаги дежурному, прятавшемуся от посетителей за плексигласовой перегородкой.

— Что это? — тупо спросил милиционер.

— Заявление, — равнодушно произнесла Жанна. — Мне нужна справка, что заведено уголовное дело.

Это было заявление об изнасиловании Жанны Степанковой студентом второго курса станкостроительного института Вячеславом Путинцевым.

Но Жанне не дали справки о том, что по ее заявлению возбуждено уголовное дело. Правда, после того как она побывала в милиции, было много шума. В Быковск вызывали и самого Славу, и его родителей, допрашивали его соседей по общаге, студентов, но все это закончилось пшиком — версия об изнасиловании рассыпалась, не выдержав даже первой ленивой проверки. Общежитские обитатели подтвердили, что Жанна в течение, как минимум, четырех месяцев ежедневно приходила к Путинцеву в комнату, подолгу оставалась там, варила ему еду, стирала вещи в общей постирочной и явно занималась еще кое-каким домашним трудом, от которого обычно и появляются дети. Подтвердили, что часто видели ее полуодетой, когда она выходила из комнаты в места общего пользования, что, несомненно, свидетельствовало об интимном характере их отношений.

Эти обстоятельства начисто опровергали факт насилия, но девушка настаивала на том, что хотя впоследствии все между ними и было полюбовно, но в первый раз Путинцев ее все же изнасиловал. Но тут уже полились такие потоки грязи, умело разливаемые родителями Славы, что ей стало уже совсем тошно. Всплыло все — и убийство отчима, и жизнь с бандитским авторитетом, и то, что Жанна требовала от юноши жениться на ней.