Возбужденные толпы вооруженных казаков заполонили улицы городка. 13 января 1772 года Траубенберг велел стрелять в них из пушек. Казаки быстро овладели орудиями, повернули их против команды регулярных войск. Траубенберг, атаман Тамбовцев и ненавистные старшины были убиты, а дворы их разграблены.

Получив известие о событиях в Яицком городке, в столице решили отправить туда генерал-майора Фреймана с поручением упразднить существовавшее в яицком казачестве самоуправление: ликвидировать должность атамана и старшин и разделить всех казаков на полки, подчинив их оренбургскому губернатору.

Комиссия, расследовавшая события 15 января, вынесла суровый приговор: 44 человека осуждены к четвертованию, 47 — к повешению, 3 — к отсечению головы, 20 человек — к наказанию плетьми. Военная коллегия существенно смягчила приговор — жизнь всем была сохранена, самая суровая кара состояла в наказании кнутом с вырезанием ноздрей и ссылкой с семьями в Сибирь. Кроме того, на войско была наложена штрафная санкция — его обязали уплатить родственникам убитых, а также оставшимся в живых 36 756 рублей в погашение разграбленного имущества.

Мы столь подробно остановились на выступлении яицких казаков, чтобы показать степень напряженности, царившей среди казачества накануне появления там Пугачева. Перед тем как объявить себя Петром III, Пугачев основательно ознакомился с перипетиями борьбы казачества за восстановление своих попранных прав, выяснил степень недовольства мерами правительства по ликвидации казачьих вольностей и убедился в готовности казаков отстаивать свои права с оружием в руках. Только после этого он совершил рискованный шаг — объявил себя Петром Федоровичем. Главнокомандующий в Москве М. Н. Волконский правильно заметил в письме к Екатерине: «Если б не попал сей злодей (Пугачев. — Н. П.) на живущих в расстройстве бунтующих душ яицких казаков, то б никоим образом сей злодей такого своего зла ни в каком империи… месте подлым своим выдумкам произвести не мог»[122].

Справедливость оценки Волконским ситуации на Яике подтверждает и судьба прочих самозванцев России: за десятилетие с 1764 по 1773 год в стране появилось семь Лжепетров III (А. Асланбеков, И. Евдокимов, Г. Кремнев, П. Чернышов, Г. Рябов, Ф. Богомолов, Н. Крестов), но только восьмому, Е. И. Пугачеву, удалось возглавить массовое движение крестьянства. Остальных ожидали истязания и ссылка. Беглый солдат Гавриил Кремнев в 1765 году сначала разглашал в Воронежской губернии, что он капитан и послан с указом об отмене на 12 лет сбора подушных денег и рекрутов. Чина капитана Кремневу показалось мало, и он объявил себя Петром III. У Кремнева появилось несколько единомышленников, намеревавшихся привести к присяге однодворцев и ехать в Воронеж, а оттуда в Москву и Петербург с извещением о появлении Петра Федоровича. Екатерина освободила Кремнева от смертной казни на том основании, что его преступление «произошло без всякого с разумом и смыслом соображения, а единственно от пьянства, буйства и невежества, что дальнейших и опасных видов и намерений не крылось». Кремнева секли кнутом во всех селах, где он называл себя Петром III, водили с доской, на которой было написано «беглец и самозванец», затем выжгли на лбу первые буквы этих слов и сослали на вечную каторгу в Нерчинск[123].

Пугачев оказался не только удачливее своих предшественников-самозванцев, но и смелее их, находчивее.

После того как 17 сентября 1773 года он публично объявил себя императором, наступили самые тревожные дни — все зависело от того, поверят ли казаки в его царское происхождение или нет. Тем более что даже среди ближайшего окружения, которому Пугачев доверился, нашлись сомневающиеся в этом. Оснований для сомнений было достаточно: внешний вид императора более соответствовал внешности простолюдина, подозрительными казались манера его поведения, язык, одежда и т. д.

Пугачев действовал решительно и напористо. Убеждая других, он, распалившись, в иные мгновения и сам веровал в истинность произносимых слов. Впрочем, после объявления себя Петром Федоровичем Пугачев совершил еще один рискованный шаг: сначала Зарубину-Чике, а затем Шигаеву, Караваеву и другим он признался, что является не императором, но донским казаком Емельяном Пугачевым.

Это признание пошло на пользу движению, сплотило вокруг Пугачева его соратников, повязало их стремлением достичь общей цели. Сподвижники с еще большим усердием стали убеждать окружающих, что перед ними подлинный государь.

В конечном счете, то обстоятельство, что Пугачев не подлинный государь, мало волновало его окружение. Ход их мыслей четко и определенно выразили два соратника Емельяна Ивановича: Караваев и Мясников. Первый из них рассуждал: «Пусть это не государь, а донской казак, но он вместо государя за нас заступит, а нам все равно, лишь бы быть в добре»; близкие к этим мысли высказывал и Мясников: «Нам какое дело, государь он или нет, мы из грязи сумеем сделать князя»[124].

Пугачев — своего рода символ борьбы. Яицкое казачество, примкнувшее к движению, видело в Пугачеве вожака, способного сплотить вокруг себя всех недовольных и, возможно, достичь желаемых целей. М. Д. Горшков, один из соратников Пугачева, показал на следствии, что казаки, первыми поддержавшие замысел своего вожака, обнаружили в нем «проворство и способность» и потому «вздумали взять его под свое защищение и его зделать над собою властелином и восстановителем своих притесненных и почти упадших обрядов и обычаев». По словам Горшкова, вожаки не сомневались, что в движении примут участие широкие массы крестьянства: его сила «умножится от черного народа», притесняемого господами[125].

17 сентября 1773 года Пугачев впервые появился перед казаками, прибывшими на хутор Толкачевых, в облике императора. С этого дня начинается крестьянская война — трагедия, которая принесла безмерные страдания всем слоям населения, которые хоть как-то были вовлечены в нее.

Казакам был зачитан императорский манифест. Его содержание примечательно двумя штрихами: социальной направленностью начинавшегося движения и отражением в нем чисто казачьих интересов. Государь жаловал яицких казаков тем, что ими было утрачено: «рекою с вершин до устья, и землею, и травами, и денежным жалованьем, и свинцом, и порохом, и хлебным провиянтом»[126]. Об освобождении крестьян от крепостной неволи, о помещичьем землевладении — ни слова, но в той обстановке, в которой зародилось движение, и этих обещаний было вполне достаточно: манифест привлек под знамена Петра III множество казаков.

Итак, 17 сентября, после того как находившиеся на хуторе Толкачевых 80 казаков приняли присягу в верности императору Петру III и выслушали составленный Иваном Почиталиным манифест, отряд двинулся к Яицкому городку.