Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вот то, что надо! В один присест выскальзываю из ночной рубашки и быстро надеваю тренировочный костюм.
Мама выходит из ванной как раз в тот момент, когда я в бешенстве завязываю кроссовки.
— Ты идешь бегать? Сейчас, ночью?
— Главное, не пытайся меня отговорить!
4
Вся округа спит, в темном ряду противоположных панельных домов светятся лишь несколько окон. В оранжевом свете уличных фонарей кружат ночные бабочки. Тротуар безлюден. Я бегу и каждым шагом втаптываю ЕГО в асфальт. Все время я непроизвольно ускоряю бег, так что вскоре ощущаю жжение в груди. Я перебегаю шоссе, не оглядываясь по сторонам, надеюсь только на свой слух. Бегу все дальше и дальше, в направлении дома душевнобольных. Наконец останавливаюсь и, наклонившись вперед, с трудом перевожу дыхание.
Вокруг ни души.
— Оливер, ты говнюк! — кричу я во все горло. — Ненавижу тебя, Оливер!
Зловещее молчание — Взрыв Лауриных эмоций — Обработка печали
1
Немыслимо!
Я тоскую по сорокалетнему невропату-алкоголику, который изменяет мне и у которого все лето воняют ноги!
Я даже обнаруживаю, что все еще люблю его!
Вы можете в это поверить, милые сестры?
Я тоже не могу!
2
В июле раз десять я пытаюсь дозвониться Оливеру, но он никогда не берет трубку. Когда звоню ему с другого номера, он кладет трубку, как только услышит мой голос. В августе посылаю ему длинное письмо, но он возвращает его.
Нераспечатанным!
Естественно, я начинаю корить себя, что предала его. Согласно Дорис Вольф я до сих пор пребываю во II фазе, называемой «Взрыв эмоций»: у меня резкие колебания настроения, я чувствую себя беспомощной, внутренне опустошенной, виню себя в нарушении прекрасных партнерских отношений, терзаюсь тяжкими сомнениями и кажусь себе толстой, глупой и непривлекательной (страница 10).
— Мне нужно сбросить пять-шесть кило! — звоню я ночью Ингрид. — Может, и грудь мне уменьшить?
— Чушь. Ты абсолютно супер.
— Может, мне надо выйти замуж? Или хотя бы родить ребенка?
— Тебе надо выбросить из головы Оливера, — терпеливо втолковывает мне Ингрид.
Приходится признать, что в этом что-то есть. «Не позволяйте мыслям о вашем бывшем партнере определять ваши чувства и вашу жизнь», — предупреждает Дорис Вольф. Предлагает она и решение: жестокую, но якобы весьма действенную методу, способствующую окончательному и бесповоротному освобождению от любви к бывшему партнеру — так называемую «Обработку печали». Пример тому — траурные ритуалы некоторых внеевропейских культур, в которых скорбь не подавляется, а, напротив, осознанно выражается. Конкретно это выглядит так: выбираете подходящий день (лучше всего годовщину бракосочетания или нечто подобное), запираетесь в квартире одна и в течение по меньшей мере шести часов вызываете у себя самые прекрасные и самые приятные воспоминания о бывшем партнере (негативные воспоминания строго запрещены). Страданию не сопротивляйтесь, напротив, позвольте ему целиком овладеть вами; чем ваши страдания сейчас будут глубже, тем лучшего результата вы достигнете. Отчаяние будет смыто потоком слез, и вы навсегда обретете иммунитет против болезненных воспоминаний (при рецидиве повторите методу).
— Как ты считаешь? — спрашиваю я Ингрид.
— Чем черт не шутит, — говорит она не очень уверенно. — Я бы попробовала.
3
Я выбираю день первой годовщины знакомства с Оливером (случай благоприятствует мне: дома я одна, мама сопровождает диетолога в его двухдневной командировке в Карловы Вары).
Придя с работы, я запираюсь, опускаю во всех помещениях жалюзи, отключаю телефон и мобильник. Ощущение такое, будто готовлюсь к самоубийству. Я почему-то нервничаю и стыжусь саму себя: проходя переднюю, даже не смотрюсь в зеркало. Принимаю душ, надеваю романтическое летнее платье, которое когда-то мне купил Рикки: оно длинное, почти до пола, кремово-белое, в маленьких голубых цветочках. В нем я всегда казалась себе слишком солидной, но Рикки уверял, что оно очень идет мне (кстати, это платье точно отражает представление Рикки о женственности).
Я была в нем, когда год назад впервые увидела Оливера.
Сначала сажусь в гостиной, но потом, подумав, перехожу в свою комнату и ложусь на расстеленную постель.
На ту самую постель, на которой мы с Оливером впервые любили друг друга.
Я не в силах избавиться от ощущения, что доктор Вольф наблюдает за мной. В квартире необычно тихо. Я поднимаюсь с постели и вставляю в проигрыватель один из любимых дисков Оливера. Но что делать дальше? Все идет как-то очень тяжко. Ну ладно. Начну с того, что положу на постель все вещи, так или иначе связанные с Оливером. Их немного: два красно-желтых альбома с фотками, снятыми на Канарах и в Хорватии, серебряный поясок и сережки, подаренные мне ко дню рождения, его бритвенный аппарат (я так долго исподтишка брила им ноги, пока он вконец не разъярился и не подарил его мне…), его зубная щетка и черная майка с рекламой виски Johnnie Walker, в которой он поначалу здесь спал. Все эти предметы кажутся мне мертвыми, Оливера в них нет. Мои воспоминания оживляют только фотографии. Я задумчиво листаю хорватский альбом и вдруг вспоминаю веер морщин вокруг его глаз, его широкие плечи, его детские часики на загорелом запястье, его заношенные рубашки и свитера…
Отложив альбом, я вспоминаю его старую «шкоду» и наши загородные поездки. Вспоминаю, как в кино или в такси я клала голову ему на плечо.
Думаю о том, как он помогал бабушке убирать папину могилу.
Слышу, как гремел в замке его ключ.
Представляю себе, как он гладил меня. Вспоминаю его смех, его голос, его дыхание, его жесты, его походку, его усталость, его поцелуи.
(И разумеется, громко плачу.)
Лаура разговаривает с фотографиями — Happy birthday! — Легкий осенний промискуитет — Обвинение в феминизме — Трудоголик Роберт
1
Как ни странно, совет доктора Вольф в самом деле сработал! Потихоньку, полегоньку, но сработал.
Прежде всего я заставила себя больше не надеяться, что Оливер напишет мне или позвонит. В дальнейшем я уже могла думать о нем и при этом не реветь (исключение подтверждает правило). Благодаря фрау Вольф я наконец осознала, что он бросил меня не для того, чтобы изничтожить. Своей связью с Блудичкой он ничуть не унизил меня — дело тут вовсе не в моей привлекательности. Он скрыл свою связь с Блудичкой только потому, что не способен отвечать за свои поступки и боится моей реакции на них.
И все, баста!
В конце сентября я отважилась принести из подвала его фото. Выбрав самую удачную, я положила ее на стол перед собой. Я уже могла смотреть ему в глаза.