С большей искренностью я не могла бы говорить, даже если бы меня подключили к детектору лжи. Но реакция Тиффани была не совсем той, на которую я рассчитывала.

Она взвыла, как сирена.

Иного сравнения и не подберу.

— Издеваетесь? — Тиффани хлопнула ладошкой по мясистому бедру. — Хватит пудрить мне мозги, Скайлер! Я уже не ребенок!

Я молча глянула на нее. У этой девочки украшения из мусора, взорванные волосы и боевая раскраска. И она думает, что очень похожа на взрослую? Боже, и что только у нынешних детей в головах.

— Послушайте, я знаю, это вы заманили папу в парк, чтобы Матиас мог его там пристрелить, — зачастила Тиффани. — Но это нормально. Правда. — Она весело чавкнула. — Папа всю жизнь гулял от мамы и в конце концов получил то, на что нарывался.

Очевидно, Тиффани была одета в черное не потому, что хотела выразить свою печаль.

Я с трудом перевела дух. Полагаю, мне можно дать медаль за самообладание.

— Тиффани, я уверена, что на самом деле ты так не думаешь…

Вместо ответа Тиффани опять взвыла.

— Смеетесь? Я его на дух не переносила! Попробовали бы вы прожить с этим человеком всю жизнь! Тогда бы узнали, какие на свете бывают козлы!

Если бы я думала, что Тиффани говорит всерьез, то немедленно заметила бы ей, что о родном отце так не отзываются. Покойном или нет.

Но, откровенно говоря, я не придавала особого значения речам Тиффани. Ведь она была подростком. А я — хоть мои сыновья и утверждают обратное — отлично помню, каково это. И если память мне не изменяет, все подростки ненавидят своих родителей. Возможно, им и не хочется их ненавидеть, но надо: работа у них такая. И ничего это не значит. Если бы я получала по доллару каждый раз, когда называла своих маму и папу придурками (за глаза, конечно, иначе я бы вам сейчас не рассказывала все это), мне, возможно, не надо было бы никогда работать.

Кроме того, я вполне допускала, что за гневом Тиффани скрывается глубокая скорбь.

— Мой отец был гадом, каких поискать! — продолжала девочка. — Он превратил мою жизнь в АД!

Пожалуй, насчет скорби я немного преувеличила.

— Все время долбил мне, как нужно себя вести, — не унималась Тиффани. — И вечно цеплялся к моей одежде!..

Я даже бровью не повела. Действительно, нашел к чему цепляться. Эфраим Кросс родился в прошлом веке, что ли?

— А сам-то!

Последнюю инвективу Тиффани я не совсем поняла. Эфраим Кросс тоже мастерил себе украшения из придорожного мусора? Да, наверное, скорее украшения, чем взрыв на голове, иначе его фотографию с волосами, стоящими дыбом, я бы непременно запомнила.

Тиффани заботливо пояснила:

— Он был законченным лицемером! Все твердил мне про хорошее поведение, а сам не пропустил ни одну шлюху в городе! — Тиффани осеклась, искоса глянула на меня и прикрыла рот рукой, словно ляпнула что-то, не подумав. — Ой, простите, Скайлер. Я не хотела вас обидеть.

— А я и не обиделась, — успокоила я гостью.

Откровенный сарказм в моем голосе Тиффани попросту не заметила. Она громко чавкнула.

— Отец заслужил то, что вы с Матиасом с ним сделали! Жаль, раньше его не пристрелили!

Стоит ли говорить, что я уже устала слушать о нашем с Матиасом заговоре.

— Тиффани…

Девочка меня игнорировала.

— Ведь мама всегда знала, — гнула свое Тиффани, — но разве она что-нибудь сделала? Не-а, просто закрыла на все глаза и блюла приличия!

Я выпрямилась, скрестив голые ступни. Это становилось интересным. Версия Тиффани резко расходилась с тем, что Гласснер говорил нам с Матиасом. Разве адвокат не утверждал, что Харриет понятия не имела об изменах мужа?

С другой стороны, можно ли доверять словам рассерженного подростка с куриными лапами в ушах?

— Откуда тебе известно, что твоя мама знала о неверности папы?

Тиффани глянула на меня так, словно я поинтересовалась, почему вода мокрая.

— Откуда? — Она пожала плечами. — Да от мамы! Я спросила, она ответила. Все просто.

Действительно, проще некуда.

Тиффани снова надула пузырь из жвачки.

— А потом мама понесла какую-то ерунду, вроде того, что "мы, женщины, должны иногда мириться с плохим ради сохранения хорошего". Представляете! Да маме надо было застрелить папу давным-давно. Так что вы с Матиасом оказали ей большую услугу.

Господи. Если Тиффани начнет делиться своим мнением с кем ни попадя, злые копы могут не согласиться с ее пониманием услужливости. И жюри присяжных тоже. Я подняла руку:

— Все, хватит! Тиффани, прекрати! Тебе придется мне поверить. Ни твой брат, ни я ничего с твоим папой…

Тиффани вдруг рассердилась. Одно дело спрашивать, почему вода мокрая, и совсем другое… Словом, по мнению Тиффани, я слишком далеко зашла и теперь осмеливаюсь выражать сомнение не только в ее уме, но и в психическом здоровье.

— Скайлер, — произнесла девчонка сварливым тоном, — кажется, ясно сказано, не надо пудрить мне мозги. — С этими словами она выудила из кармашка майки сложенный листок бумаги. — Я не какая-нибудь малявка, которая выдумывает всякую чушь. У меня есть доказательства. Понятно? Я точно знаю, как вы это сделали.

И она передала мне листок.

— Эту записку я нашла между страниц техпаспорта к папиной машине, в бардачке. Сразу после того, как копы вернули автомобиль маме. Обалдеть! Они проморгали записку, а я нашла! — Тиффани явно гордилась собой. — Но не суетитесь, Скайлер, я ее никому не показывала. Правда. Никому.

Записка была составлена в телеграфном стиле и написана печатными буквами. Либо у автора было умственное развитие дошкольника, либо он не желал, чтобы его вычислили по почерку. "ЭФРАИМ! ВСТРЕТИМСЯ В ПАРКЕ ЧЕРОКИ НА ОБЫЧНОМ МЕСТЕ В ОБЫЧНОЕ ВРЕМЯ. ЛЮБЛЮ, ЦЕЛУЮ. ТВОЙ ЛЮТИК".

У меня застрял ком в горле.

Тиффани склонилась ко мне, заглядывая в листок бумаги. Ее чавканье взрывами отдавалось в моих ушах.

— Вы заманили его в парк тем вечером, да?

Я отодвинулась от нее. Записка была без даты, но Тиффани, возможно, права. Возможно, именно эта записка выманила Эфраима Кросса на встречу со смертью.

А теперь, поскольку я понятия не имела, что это за листок бумаги, на нем остались мои отпечатки пальцев.

Потрясающе.

Так что я даже не могу сдать записку в полицию. Нетрудно вообразить, как обрадуются Рид и Констелло, когда я принесу им письмецо, подписанное «Лютик» и усеянное моими "пальчиками".

Большое спасибо, Тиффани.

И тут я призадумалась.

И медленно развернулась к упитанной девочке-подростку, сидевшей рядом. А не ловушка ли это? Может, Тиффани лишь притворяется, что сердита на отца, а на самом деле исполнена решимости отправить убийцу на скамью подсудимых? Наслушавшись лестных отзывов обо мне от своей матери, она явилась сюда, чтобы получить железное доказательство и засадить меня в каталажку на веки вечные.