Гендельсон хватался за меч, выпячивал грудь. Я проехал еще чуть, деревья тряслись сильнее, а рык превратился в рев, низкий и злобный. В ответ прогремел настоящий львиный рык. Ветер пахнул в нашу сторону, кони задрожали, глаза навыкате, я уловил запах крупных зверей.

— Сэр Гендельсон, — сказал я, — вам как главе похода и признанному полководцу надлежит бдить здесь. А я как менее ценная единица схожу посмотрю. Если меня и сожрут, разве это потеря? А вот вы…

Я бросил ему поводья жестом русского барина, спрыгнул и, пригибаясь за кустами, побежал вперед. Рев и рычание слышались все громче. Наконец деревья раздвинулись, на широкой поляне, уже утоптанной до блеска, дрались огромный лев, ну просто пещерный, и горилла. Горилла, правда, поменьше Кинг-Конга, но чудовищно толстая, прямо второй Гендельсон. Она старалась лупить льва длинными толстыми лапами, а лев отпрыгивал, выбирал позицию, заходил то справа, то слева.

Бок льва в кровавых полосах, а шерсть на бедре гориллы покраснела и висит мокрыми сосульками. Кровь капает редко, но на поляне набрызгано немало. Лев улучил миг, прыгнул, горилла пыталась на лету ухватить и прижать к груди, это было бы костедробильное объятие, но лев, делая вид, что вцепится в глотку, просто ударил когтистой лапой по плечу гориллу и откатился в сторону.

Горилла оскорбление взревела. Плечо почти сразу стало красным, острые как бритвы когти разодрали кожу, но вряд ли повредили лапу…

Я наблюдал долго, с удовольствием. Сзади захрустели кусты, подошел, пригибаясь, Гендельсон. Выглянул, перекрестился.

— Матерь божья!.. Откуда такие страшилища?.. Надеюсь, благородный лев порвет эту отвратительную обезьяну, которую сотворил дьявол, когда пытался повторить то, что совершил господь… Что скажете, сэр Ричард?

Я ответил со вздохом:

— Что сказать? Просто хорошо.

— Хорошо? — изумился Гендельсон. — Что же здесь такого хорошего?

— Не одни мы деремся. Хоть еще кто-то, кроме нас.

Гендельсон фыркнул, подумал, предположил:

— Но тогда мы львы, да?

В этот момент горилла саданула кулаком льва в самую середину его красивого черепа, увенчанного настоящей львиной гривой.

— Хотя, — уточнил Гендельсон торопливо, — эта богомерзкая обезьяна все же к человеку ближе…

— Да, — поддакнул я, — а если бы это была свинья, то…

Он посмотрел с великим подозрением. С поляны раздался жуткий рев, лев обозленно бросился в атаку. Горилла хватала его передними лапами и давила.

— Свинья? — переспросил Гендельсон.

— Да. Я знаю страну, где человеку с больным сердцем могут его вырезать, а свиное поставить. Человек поднимается, живет, воюет. Обезьянье не годится — слабое. Как и львиное, кстати. Лев двадцать часов в сутки спит, иначе его сердце не выдержит.

Я посмотрел на драку, там все еще на равных, а такие битвы гигантов могут продолжаться сутками, начал потихоньку пятиться, пусть эти гладиаторы выясняют дальше, кто из них хозяин леса. Пока не придет медведь.

Гендельсон отполз следом, сказал с отвращением:

— Богомерзко!.. Да, богомерзко. Теперь я понимаю, почему на Востоке свинину не едят.

— Почему? — спросил я заинтересованно.

— Почему?

— Ну да, — сказал я. — Всегда хотелось понять, почему именно свинину нельзя есть, а всякую гадость — можно?

Мы вернулись к коням, Гендельсон с огромным усилием взобрался в седло, устал, раскраснелся и уже с высоты жеребца сказал высокомерно:

— Сэр Ричард, вы совсем дурак. Это не оскорбление, не надо хвататься за меч, это факт. Вы сами только что сказали, что только сердце свиньи подходит человеку.

Я содрогнулся:

— Боже сохрани!.. Я знаю… слышал то есть, что наш ближайший родственник — это обезьяна, а не свинья.

Снова послышался треск, но вскоре все затихло. Нечто некоторое время кралось по ту сторону кустов, но потом решило, что с рыцарем связываться не стоит, долго выковыривать из доспехов. Я прислушался к затихающему вдали шороху.

— Мы не встретили войск князя Тьмы… уже это здорово. Честно говоря, мне ожидалось…

Я замолчал, так как сам не мог выразить словами того, что ожидал. Во всяком случае, я практически не мог сказать, что земли, по которым едем, захвачены Тьмой. Люди все так же трудятся, страдают, дерутся за трон, а в промежутках — едят, пьют, веселятся. Разве что веселятся больше, чем в Зорре, да священников не видно на каждом шагу. Как, впрочем, и костелов.

Конечно, глупо ждать, что везде будут войска Тьмы. Разве что в самых крупных городах есть небольшие гарнизоны, да на дорогах могли б встретить ее силы, но больших дорог мы избегаем, а на тропки да проселочные дороги большие отряды сами не забредут…

— Мне тоже, — проворчал Гендельсон и с многозначительным видом бросил ладонь на рукоять громадного меча. — Похоже, нам будет мало что рассказать…

Он поперхнулся, начал натягивать повод коня, но сделал так неумело, что конь заржал обиженно, жалуясь на прижатую удилами губу, привстал на задние копыта и красиво постучал копытами по невидимому противнику. Наконец Гендельсон начал поворачивать коня, но я уже догнал их, увидел и понял, из-за чего Гендельсон остановился.

Навстречу по лесной тропке шли крепкие вооруженные люди. Назвать их солдатами Карла было трудно, все одеты кто во что горазд, вольные такие умельцы, которые идут с войсками ради возможности убивать и грабить.

«Идиот, — подумал я. — Их же видно издали, надо было подать коня в сторону. Пусть — идут, нам не с руки драться…»

Нас заметили, вожак остановился, остальные подтянулись, встали во всю ширину тропинки. Вожак смотрел оценивающе, смерил взглядом меня, моего коня, Гендельсона и особенно его дорогие, покрытые позолотой доспехи.

Я сказал громко:

— Ребята, нам нечего с вами делить!

Вожак засмеялся:

— А ваших коней? А доспехи? А золото, зашитое в седлах?

Гендельсон сказал надменно:

— Убирайтесь, чернь, пока целы. Иначе мы велим вас повесить здесь же на деревьях!

Вожак огляделся:

— Велите? Кому?

— Он не то сказал, — бросил я тем же примирительным голосом. — Ребята, вам лучше поискать добычу попроще. Нас двое крепких мужчин, рыцарей. Это крестьян легко грабить, но не рыцарей.

— Это мы сейчас узнаем, — бросил вожак. Бросать молот поздно, я выхватил меч, который Травяной, вожак тут же прикрылся щитом и прыгнул вперед. Я ударил без всяких трюков, меч разрубил щит и рассек голову вожака до нижней челюсти. Я дернул застрявший меч, меня ударили сбоку в голову. В черепе загудело, еще два удара принял щит, я развернулся и ударил снова. И снова. И снова. Меч рубил прекрасно, а я помнил, что с моим ростом и силой я могу пробить любую защиту такого вот разбойничка с деревянным щитом. Когда передо мной остался только один, он посмотрел в мое лицо, отступил и бросился в чащу.