class="p1">Мысленно ответил ему: «Как скажешь, дорогой. Как скажешь».

* * *

— Вот, садись за стол, — распорядился хозяин дома.

Кивнул на окрашенный в коричневый цвет деревянный стул со спинкой и фанерным сидением (сам он при этом натягивал штаны). Застегнул пуговицы на ширинке, накинул на плечи подтяжки. Ладонью провёл по небритому подбородку, будто прикидывал, что делать дальше: совершить утренние мыльно-рыльные дела или прежде напоить гостя чаем. И улыбался мне — приветливо так, по-доброму: как стоявший в окружении пионеров Владимир Ильич Ленин на картинке в том учебнике немецкого языка, что я взял в институтской библиотеке.

— Сейчас поставлю чайник, — сообщил Жидков. — Там — в летней кухне. Быстро закипит. Не успеешь заскучать. Печенье вон, на столе — в тарелке под полотенцем. Угощайся.

Снова потрогал щёки, вздохнул.

— Поброюсь, когда ты уйдёшь.

Он взмахнул рукой — отогнал от себя муху.

Сказал:

— Скоро вернусь.

Направился к сеням.

— А чемодан?! — сказал я.

Плюхнулся тощим задом на стул, заставил фанеру сиденья застонать.

Жидков остановился.

— Здесь он, — сказал мужчина. — Вон стоит. Целёхонький.

Указал рукой в сторону печи.

Я обернулся.

Мой антикварный чемодан обнаружился около стены, в тени от печки. Стоял рядом со стопкой плетёных корзин и пирамидой из вёдер. С виду целый, без новых отметит на поверхности. Я этому факту, признаться обрадовался: расставаться с немногочисленным имуществом не хотел. Мне прошлому содержимое чемодана показалось бы ворохом мусора. Но для нынешнего меня оно представляло немалую ценность. Особенно свитер — единственная пока альтернатива той кофте, в которой я ездил в колхоз.

— Неужто боялся, что я его присвою?

Рихард Жидков усмехнулся.

— Не, дядька, — сказал я. — Не боялся. Так, просто спросил…

— Просто…

Мужчина покачал головой.

— Жди, скоро вернусь, — сказал он.

Хмыкнул.

— Можешь пока проверить свои вещички; убедись, что я не умыкнул твои портки.

* * *

Жидков ушёл.

Я слышал, как скрипели под ним ступени крыльца.

«Безобидный», — вновь вспомнилось определение, данное Рихарду Жидкову моей институтской кураторшей. Хозяин этого дома, и правда, показался мне обычным дядькой. Самым обыкновенным. Ничем особенно не примечательным (хотя в прошлой жизни я бы посчитал его слишком щуплым и мелким). Без заметных отклонений в поведении. Он злился, когда и полагалось злиться. Когда положено — улыбался. Не сразу доверял незнакомцам. Но и не выглядел нелюдимым.

«Каннибал» — так было написано на папке, куда Людмила Сергеевна сложила газетные статьи и собственные записи об этом человеке. Рихард Жидков не показался мне тем самым чудовищем, которым журналисты в девяностых запугивали жителей Зареченска — не безжалостным убийцей и людоедом. Я попытался представить, как Жидков своими детскими пальчиками отрывает от мёртвых тел человеческую плоть… и улыбнулся: уж очень сюрреалистичной выглядела нарисованная моим воображением картина.

Я огляделся. Интерьер дома мне показалось скромным даже для полузаброшенной дачи — и уж тем более, для городского жилища. Комната, где я сейчас находился, походила на гостиную. Почти без мебели: лишь одинокий сервант у белой стены, да небольшой стол с тремя стульями. Коричневые половицы под ногами (выкрашенные под цвет мебели), приколоченные гвоздями с большими шляпками. Почти четвёртую часть комнаты занимала свежепобеленная печь с железной заслонкой, под которой на полу я разглядел крошки древесного угля.

И никаких признаков расчленённых человеческих тел.

Почувствовал шевельнувшиеся в душе сомнения. «А как ты думал, будет выглядеть его жилище? — спросил сам у себя. — Надеялся увидеть законсервированные головы в банках за стеклом на серванте? Человеческую кожу на стене вместо этих дурацких ковров? Чаши из черепов и вазы из тазовых костей на столе?» Стянул с тарелки полотенце. При виде печенья (невзрачного, «песочного» — много раз ел похожее в детстве) заурчал живот, будто я оставил его сегодня без завтрака. «А ещё печенье из костной муки, — добавил я. — Конечно же, из человеческой».

* * *

Хозяин дома вернулся бодрым, улыбчивым (прогулка хорошо повлияла на его настроение), с эмалированным чайником в руках (из носика чайника всё ещё шёл пар). Ухмыльнулся, отметив, что я не притронулся к чемодану. Достал из серванта разделочную доску — бросил её на стол, водрузил на неё чайник. Поставил поверх фанерной столешницы две пол-литровые чашки, в центре стола установил сахарницу и жестяную коробку, от которой пахло чаем, мятой, листом смородины и незнакомыми мне травами.

— Обрадовалась тётка твоему приезду? — спросил Жидков.

Он сыпанул в чашки из жестяной коробки по полгорсти засушенной смеси из чая и трав, залил заварку кипятком. Придвинул ко мне сахарницу — положил рядом с ней алюминиевую десертную ложку. Мой нос уловил недурственный запах: от чая Рихарда Жидкова пахло не хуже, чем от тех чайных пакетиков, что я раньше покупал в супермаркетах. Мой юный организм восторженно поприветствовал этот аромат громким урчанием в животе. Чем вызвал улыбку на лице хозяина дома — вполне приятную, не «холодную».

— А чего бы ей не радоваться? — сказал я. — Мужик в доме появился! Ейный-то муж уж три года как помер. А от дочек какой прок? Девки-то они работящие… Но бабы — они и есть бабы. Ни крышу подлатать не могут, ни забор поправить, ни пол в доме перестелить. А я парень рукастый. Чего б ни радоваться такому помощнику?

Придвинул к себе чашку, поводил носом над поднимавшимся от неё столбом пара.

— Что, ты и с крышей справишься? — слишком уж наигранно удивился Жидков — явно пытался подбросить мне повод для хвастовства.

— Так… эта… мы с батей только в прошлом году крышу латали. Над летней кухней. Чего там сложного-то?

«Наливай, да пей», — добавил я мысленно — по привычке.

Щедро сыпанул себе в чай четыре ложки халявного сахара.

— Я мыслю: повезло твоей тётке, что ты в Москве не остался, — спросил Жидков.

— А то!..

— Что, сложные в столице были экзамены?

Я тоскливо вздохнул.

Пожаловался:

— Не то слово, дядька! Такое у меня спрашивали, о чём я отродясь в Каплеевке не слыхивал! А я ведь в своей школе не последним учеником был! Честное комсомольское! У меня в аттестате только две тройки! По русскому и по математике. Тётка сказала: с таким аттестатом меня «без проблем» в училище возьмут.

— Возьмут, возьмут, — поддакнул хозяин дома. — С хорошим аттестатом, да ещё и комсомольца — чего б ни взять-то? Да ещё и