Повернув голову, пленник припал глазом к щелке. Насколько он успел заметить, амбар располагался на заднем дворе обширной усадьбы, на редкость неопрятном и захламленном. Обломки веток, старые грабли, жнейка без обоих колес и оглобель, какие-то тряпки. Видать, усадьба когда-то принадлежала врагам Торисмунда, была у них отобрана и ныне пустовала… или не пустовала, а просто у нового хозяина пока до нее руки не доходили.

Интересно, кто сейчас сторожит? Неужто снова Амбрионикс? Не, не может быть – когда же он спит-то?

– Э-эй! – негромко позвал узник. – Кто здесь есть-то?

Отозвались сразу:

– Чего тебе, гуннская собака?

– Попить бы.

– Тебе ж только что давали воды!

– Вода не вино, много не выпьешь!

– Неплохо сказал, собака! – с улицы послышался смех. – Еще чего скажешь?

Конечно же торчать здесь, на заднем дворе, любому покажется скучным. Что тут делать-то? Разве что спать… или вот, поболтать с пленником. Просто так, от скуки. Тем более, что дневной страж, в отличие от ночного, похоже, не имел никаких особых причин ненавидеть гуннов, сиречь – и узника тоже.

– Не знаю даже, чего тебе и сказать, – задумчиво протянул Рад.

Потом немного помолчал и спросил:

– А когда меня на допрос поведут? И поведут ли вообще?

– На черта ты им сдался – допрашивать! – ошарашил ответом страж. – Где гуннское войско – и без тебя известно. Большое – не спрячешь.

– Чего ж тогда меня тут держат?

– Не знаю. У графа спроси. Если он тебе, конечно, скажет.

Стражник снова захохотал, как видно, ему показалась весьма забавной собственная шутка. Голос молодой, веселый. Говорит по-латыни, но это та самая «галльская латынь», что у римлян вызывает лишь зубовный скрежет.

– Говоришь, спросить у графа? – Радомир нарочно произнес эту фразу по-готски, и часовой отозвался не сразу. Опять же – на испорченной галльским диалектом латыни:

– Спроси, спроси.

Судя по всему, этот парень понимал германскую речь, но разговаривать предпочитал по-своему. Значит, не германец, не из Торисмундова воинства. Местный. Скорее всего – зависимый человек Вириния, может быть даже – раб. Хотя нет – рабу вряд ли доверили бы охранять пленника.

– Слышь, а ты что тут сидишь-то?

– Тебя стерегу! Непонятливый ты, словно осел.

И снова хохот. Да-а, парнишка веселый.

– Скучно тут.

– Ого! Надо же! Тебе тоже скучно? Погоди-и-и, скоро повеселишься. Упаси Господь от такого веселья.

– Упаси Господь! – эхом повторил узник.

– Хо? – тотчас же изумился стражник. – Ты христианин, что ли?

– Христианин. А ты как думал?

– А гунны – язычники. Хотя ты не гунн, а гот. Еретик-арианин! Хуже язычника, тьфу! Гореть тебе в аду, парень.

– Ладно ругаться-то, – примирительно заметил Рад. – Может, я никакой не арианин, а такой же добрый кафолик, как и ты!

– Иди ты! – часовой явно не поверил, но, заинтересовавшись, наконец-то явил себя – уселся на корточки перед воротами амбара. – А ну-ка скажи, кто сейчас папа?

Во, вопрос! Радомир и не знал. Нет, Бенедикта помнил, и Иоанна Павла Второго, а вот нынешнего… увы… Впрочем, кое-что припоминал… так, смутненько… Лев, что ли?

– Лев! – пленник выпалил наугад.

И – попал!

– Ишь ты! Ну, это и еретик может знать. А ну-ка, молитву какую-нибудь прочти!

– Молитву? Гм… сейчас… вот… патер ностер… патер ностер… премиум… Черт!

– Нерадивый ты христианин, я смотрю. Нечистого рядом со Христом поминаешь!

– Ла-адно, – протянул узник, пытливо вглядываясь в своего караульщика.

Как и предполагал хевдинг, на гота тот походил мало – на вид лет пятнадцать, юное курносое лицо с рыжими непослушными вихрами, короткая туника, браки, куцый дешевый плащик, из оружия – короткое копьецо, небрежно прислоненное к жнейке, можно даже сказать – брошенное. Глаза – большие, светло-синие, и в них – ну такое любопытство! Такое желание поболтать – все равно, о чем. Родион такую породу людей знал, встречал когда-то довольно часто, особенно почему то среди таксистов, такие типы попадались – секунды молча посидеть не могли, все ля-ля-ля-три-рубля… На все темы сразу.

Вот и парень этот явно был из таких – Рад просек сразу и уже не намерен был отступать.

– Слушай, умеешь в города играть?

– Это как – в города? – заинтересованно моргнул стражник.

– А так: я называю город, а ты другой – на ту букву, с которой тот, что я назвал, закончится. Ну, например, я говорю – Генабум. Ты теперь – на «М».

– Медиолан! – часовой врубился в игру сразу, даже уточнил. – Тот самый, который твои соплеменники-гунны недавно разграбили.

– А разве есть другой?

– Есть. В землях сантонов.

– Сантоны… это кто?

– Народ такой, племя. Наше, галльское. Не много же ты, я смотрю, знаешь, гуннский гот!

Во, наградил прозвищем! Из категории «нарочно не придумаешь». Гуннский гот! Ну, уже хорошо, что не «собака».

– Ладно, Медиолан, говоришь… На «Нэ»… Гм… Новгород!

– Чего-чего? Нет такого города, врешь!

– Тогда Нарбон-Марциус!

– Угу… Немусус! Что замолк? Больше городов не знаешь? Ага, проиграл!

– На просто так неинтересно играть.

– Вот еще! А у тебя что, серебришко имеется?

– Здесь – нет.

– Знамо, что нет. На щелбаны предлагаешь? Ага, хитрый какой, так я тебя отсюда и выпустил. Не убедишь, не думай, тут такой засовище – целая балка! И тараном не вышибешь.

– Давай по новой играть. А кто проиграет – про того обидные слова написать. Ну, про меня или про тебя. На ограде, со стороны улицы, чтоб издалека видели… чтоб обидней было!

– Ха! Так я и так про тебя все что угодно могу написать!

– Так нечестно будет. Да и имени ты моего не знаешь.

– А ты скажешь?

– Скажу. Только… ты писать-то умеешь?

Парень аж подскочил от вспыхнувшей вдруг в глазах обиды:

– Да я, если хочешь знать, в господской лавке, приказчиком…

– Понял, понял, понял. Извини. Ну, что, начали?

– Теперь моя очередь – Юлиобона!

– Августодурум.

– Медиолан.

– Так Медиолан был уже!

– Он в прошлой игре был.

– А что это ты тут делаешь? – это спросил незаметно подошедший к горе-часовому сзади парнишка, тот самый, маленький, светленький, который – в числе прочих своих сотоварищей – и заманил глупого хевдинга в ловушку.