Тантален подошел, нашаривая к кармане выданную монету, и спросил:

— Дяденька, того, а винца красного не найдется чуток?…

— …и запомните, сынки, если фитиль подожжен, зеньор Граната нам больше не друг!… - продемонстрировал тяжелую осколочную гранату капрал. — К врагу его, со всего размаха!… Чего говоришь, братишка?…

— Винца, говорю, — показал ведро Тантален.

— Винца, винца… — задумался капрал. — Да ты чего меня спрашиваешь-то, братишка? Артельного спрашивай, он у нас по этой части.

Артельный вина не дал, хоть у него и было. Пожадничал. Да Тантален и не надеялся — потому и спрашивал капрала. Успел усвоить — у нормального артельного даже воды пресной не допросишься, а не то что вина. Такая уж их хомячья натура — все к себе, все в свою роту. Если что в лапы попало — ни за что не выпустит.

Ну и Демон с ним. На этой роте свет клином не сошелся, можно и до соседей дойти.

— …если видишь сапера бегущим — беги за ним! — донеслось вслед очередное наставление капрала.

Соседняя рота оказалась гренадерской. Молодежь обступила седоусого старика, степенно курящего трубочку. Никто не двинется, не шелохнется — все словно обратились в слух. Тантален тоже подошел поближе, прислушался.

— …так вот и было дело. Ворвались в южное королевство Каридош серые. Да так ворвались, что аж пыль столбом пошла. Король их видит, что дело плохо, да и давай нашему королю челом бить. Мол, спаси-помоги, добрый сосед, государь рокушский! Не забыл ли, что сынок мой старший на твоей внучатой племяннице женат? Родня ж мы с тобой! Не под силу мне одному с серыми совладать, раздавят меня, будто таракана запечного! А у тебя есть Железный Маршал — ради Единого, пришли его на помощь! Ну, король Заричи тотчас призвал под свои светлые очи нашего батюшку, повелел брать войск, сколько потребуется, да самым скорым ходом спешить соседям на подмогу. Батюшка наш королю поклонился, сел на корабль и поехал в далекую страну Каридош. И нас с собой кликнул. Не мало нас там было, не много, а в самую тютельку.

— А какой он — Каридош? — спросил молодой гренадер.

— Ох, братцы, какой… — подкрутил ус старик. — Диковинный — все не как дома. Зимы вообще не бывает — лето круглый год. Вместо каштанов с вязами лимоны и апельсины растут — прямо вдоль дорог, вот не совру! Мы их прямо по дороге рвали, да ели — хорошие фрухты, сладкие. А иные — кислые, но тоже ничего, освежают. Сами улицы узенькие-узенькие, дома сплошь из камня — дерево там дорогое, не укупишь. Зато камень дешевый — все дороги им вымощены, даже дорожные столбы из камня. Горы кругом — Аррандрах в тех краях чуть не к морю подступает. Страна-то невеликая — куда уж до нашего Рокуша! А народ ничего — хороший народ, добрый, только говорят дико. Точно птичий язык. Иной раз вроде услышал знакомое словцо — ан нет, оно только звучит знакомо, а суть и не та вовсе!

— А девки там какие, дядька Фердоси? — подался вперед парень.

— Эх, все б тебе девки, оголец… — ухмыльнулся старик. — Девки тоже ничего, видные, задастые. Только мода у них дурацкая — нижние пол-лица тряпкой черной прикрывать. Так у них вроде как красивше считается. А ты гляди и гадай — вдруг у этой крали губы обветрены, или вообще рожа чирьями усыпана?

Тантален пробился поближе — интересно же послушать! — и выпучил глаза. На полковом барабане сидит не просто бывалый солдат, вроде их же капрала, а самый настоящий эйнхерий. Лицо синеватое, сухая кожа туго обтягивает скулы, глаза блеклые, обесцвеченные.

Но никому вроде и дела нет — смотрят на ходячего мертвеца, словно деревенские мальчишки на деда-сказочника. И то сказать — этот гренадер на своем веку повоевал побольше, чем они все, вместе взятые…

— Дядька Фердоси, а расскажи, как в армии срока сбавили! — попросили солдаты.

— Ну, это-то я как сейчас помню, — с удовольствием кивнул эйнхерий, откусывая от сухаря. — До того дня-то полагалось рекруту тридцать лет в армии отбарабанить. Срок в полжизни длиной. Вовсе мало кто тогда домой возвращался. Ну, а тут нам, так вышло, полную либертацию объявили — все, кто пять годов уже отслужил, могут свободными себя понимать, такие дела. До дому топать. Ну а я думаю — как так? У меня к тому году срок уже за полный четвертак перевалил, усы, вона, поседели больше чем вполовину. Куда мне подаваться-то? В деревне родной не ждет никто — батька с мамкой уже померли, сестер-братьев отродясь не было, оженихаться не успел… Свыкся со службой, с товарищами. Все вокруг радуются — воля, воля, братцы, а я один не радуюсь, странный человек. Потом смотрю — и ефрейтор, приятель мой старинный, тоже вроде не особо рад. Он тоже ведь бобыль был — некуда особо вертаться. Это огольцам молодым в радость, а мы, старики, порохом по самую маковку пропахли, боязно нам и идти-то на гражданку… Позабыли давно, какая она из себя — жизнь гражданская. А чем пропитаться будем, опять-таки? В подмастерья поступать в мои-то годы?… Или, может, по ярмаркам побираться, на балалайке трендеть?… Ну и вот так уж и вышло, что оказался я такой странный не один — с бору по сосенке, с поля по колоску, с роты по вояке, а то по два — так вот целая дивизия и набралась нас, упрямцев старых…

Рассказывая все это, эйнхерий не переставал подкручивать седой ус, явно не на шутку гордясь своей бравостью. Мог ведь уйти, демобилизоваться, как все — а не демобилизовался, своей волей решил и дальше солдатом оставаться! Как тут не посматривать свысока на зеленую молодежь?

— Браток, а вином капральство ваше не богато ли? — вполголоса спросил соседа Тантален.

— Иди, иди, не до тебя! — отмахнулся солдат. — У нас не то что вина — воды нету! Полчаса уж ждем, пока водонос вернется! Волки его там заели, что ли?…

— Небось с девахой какой-нибудь болтает… — мрачно предположил другой солдат. — Ему тут одна хуторянка глазки строила, сам видел…

Тантален отошел, растерянно чеша в затылке. Вот ведь не везет как! Точно не вино отправили разыскивать, а волшебную птицу Алмазные Перья. Чего доброго, засмеют еще в капральстве — солдат называется, вина разыскать не сумел! Срамота-срамотища!

А вот жреческая палатка. Полковой капеллан сидит прямо на барабане, утирая платком лысину. Напротив — седоусый фузилерский капитан и молодой лейтенант из инженерных войск. В картишки дуются. Рядышком — запечатанная бутылка. Не вино ли?…

— Да не верю я в это все, отче, — зевнул лейтенант, рассматривая прикуп. — По-моему, есть только то, что есть. Вот я землю могу потрогать — она есть. Вот вас двоих я могу увидеть — вы есть. Вот я кулеш… — потянул носом к булькающему котлу лейтенант, — …могу понюхать — он есть. А Единого я ни потрогать, ни увидеть не могу. Есть он?

— Есть, сыне, есть, — спокойно ответил жрец. — Только чувства наши ограничены, и разум наш ограничен — не все им доступно. Потрогать не можешь, говоришь?… Вон, глянь, муравьишка в траве ползет. Он тоже ведь нас не видит, не чует и думает, что вовсе нас с тобой нету — а себя, муравья, природы королем числит…

— Ну так то муравей, — покачал головой лейтенант. — Насекомая — она и есть насекомая, что с нее взять?