И жуткая ручища тянется прямо к нему!

Не чуя под собой ног, солдат задал стрекача — едва фузею не потерял. Хорошо, что эта здоровенная туша такая неповоротливая. Сзади пару раз бухнуло, а потом Мерзость оставил попытки догнать быстроного парня. Или хозяин отозвал ручного трупомонстра.

— Эх, тяжела ты, жизнь солдатская… — пробормотал Тантален, вытирая пот со лба.

Наверное, товарищи уху давно сварили и вовсю шамают. Оставят ли ему хоть немножко или придется одними сухарями удовольствоваться?…

Артельный тоже хорош. Ишь, деликатесу удумал сварганить, точно ресторатор ларийский! Солдатская еда — суп да каша, испокон веку так было. И запить чаркой чего-нибудь крепенького. Можно и красного вина, если ничего получше не сыскалось, но лучше простой деревенской бражки. Дед Кизляк дома такой первач гнал — даже графья процведать не брезговали.

Ишь, за вином послали… Еще б ольмара заказали раздобыть! Или вовсе винограду закатонского!

Надо возвращаться к своим — а то больно далеко ушел. Здесь уже рощица начинается — вон, птички кругом поют, травка свежая, непримятая. Чего доброго, хватятся его — еще в дезертиры запишут…

Вот только напоследок еще у тех двоих вина спросить, что под деревом сидят, трапезничают за цветастой скатеркой. Мужик молодой и девица при нем. Одеты просто — рубахи навыпуск, да штанцы синие, из мешковины. Видать, жена лесорубу обед принесла.

— Я все-таки не понимаю, какой в этом смысл? — услышал Тантален, подойдя поближе. — Зачем нужно идти в лес только чтобы пообедать? По-моему, это идиотизм.

— Это называется пикник, — ответила лесорубу супруга. — Так все делают.

— Я — не все. Я — это только я.

— Ты что, хочешь меня расстроить, да?! - уперла руки в бока супруга. — До слез меня довести хочешь, да?! Ты слезы мои увидеть хочешь?! Ну-ка, открой рот и скажи а-а-а…

— Ученица, прекрати! — рявкнул лесоруб. — Это раздражает!

— Все, ты разбил мне сердце. Доволен теперь?

Тантален понимающе ухмыльнулся. Сразу видать женатую пару — вон как бранятся! И верно, не из бедняков — яств-то на скатерке, яств! И колбаска есть, и рыбка, и фрухты разные, и даже пирожные с цветочками! Умеют эти ларийцы животу удружить, ничего не скажешь!

— Это, браток, а вот вина красного у тебя не будет ли? — обратился к лесорубу солдат.

— Чего? — медленно повернулся тот. Со смуглого лица холодно глянули серые глаза.

— Винца бы мне красненького, — виновато повторил Тантален. — Да ты не сомневайся, браток, я не за так, я заплачу. Серебрухи хватит?… Монета полновесная, не сточенная.

— Ты понимаешь, к кому обращаешься, червь? — спокойно поинтересовался странный лесоруб. — Я что, похож на виноторговца?… хотя погоди-ка. Во фляге у тебя что?

— Так водица, — с готовностью отстегнул флягу Тантален. — Свежая, родниковая!

— Ученица!… - бросил флягу жене лесоруб. — Как раз кстати — устроим практическое занятие. Вчерашнюю тренировку еще не забыла?

— Хм-м-м… — задумчиво отвинтила колпачок девушка. — «Шато Помроль», да?… Ладно, попробую… но я ничего не гарантирую!

Тантален завороженно уставился на лесорубову супружницу. Ладная деваха, стройненькая, быстроглазая. Только лицо шибко необычное, и волосы чего-то черные — точно вовсе и не ларийка. Те почти все светленькие.

А чего это она с флягой делает?… Бормочет чего-то, ладонью двигает над горлышком. А напряглась-то как, раскраснелась, пот по лицу течет градинами! Будто мешки с землей разгружает!

— Держи, рядовой! — устало выдохнула девушка, протягивая флягу.

Тантален недоуменно моргнул. Понюхал горлышко. Что за демонщина?… Вином пахнет, обрушьтесь небеса, отличным красным вином! Это как же так сделалось?…

— Ну-ка, дай посмотреть, — отобрал флягу лесоруб.

Сделал глоток. Причмокнул. Придирчиво выпятил верхнюю губу.

— В целом удовлетворительно, — неохотно кивнул он.

— Да! — резко сжала кулак девушка, все это время следящая за его реакцией затаив дыхание.

— Это как же?… - почесал в затылке Тантален, пробуя вино.

— Пошел вон и не мешай, — равнодушно отвернулся лесоруб. — Испепелю.

Ноги сами задвигались, унося фузилера прочь. Что-то подсказывало — стоит прислушаться к этой просьбе. Сзади послышалось:

— Кстати, ты мне напомнил! Когда я прошу разогреть баранью котлету, я имею в виду разогреть в микроволновке! А не огнеметом из-под ногтей! Может, в вашем Шумере угольки и считались деликатесом, но у нас — нет!

В ответ молчание.

— Дорогой, ау, ты меня слышишь?!

— Не называй меня так.

Тантален явился в свою роту, когда от ухи уже ничего не осталось. Немного юшки на дне котелка, вот и все. Дядька Цветро отругал новобранца за то, что долго шлялся, но за добытое вино похвалил. Отвинтил крышку фляги, подозрительно понюхал… отхлебнул… и съездил Танталену по затылку.

— За что, дяденька?! - обиделся тот.

— А чтоб за дурака меня не держал. Я, может, и старый, но из ума пока не выжил, — перевернул флягу капрал.

Из горлышка полилась чистая родниковая вода.

Креол поковырял в зубах зубочисткой и наставительно произнес, глядя на тяжело дышащую ученицу:

— Метаморфизм и трансформация взаимосвязаны и взаимопроникающи. В том и в другом Искусстве начальные тренировки одинаковы — преобразование простых веществ в более сложные.

Ванесса устало выдохнула, с досадой глядя на темно-бордовую жидкость в чашке. С каждой секундой та становится все светлее и прозрачнее.

— К сожалению, пока что твои трансформации удерживаются всего три минуты — потом возвращаются к исходному состоянию, — констатировал Креол. — Но это все равно очень хороший результат на данной фазе…

— Еще бы, — вытерла пот со лба Вон. — У тебя-то первый раз получилось только на втором году обучения, да?…

— Не сравнивай, — буркнул Креол. — Моим учителем был полоумный Халай. А твоим — Верховный Маг Шумера.

— Да уж, ты великий мучитель… то есть учитель.

— Самый великий в мире.

— Ну да. Только до меня у тебя был всего один ученик. Да и тот погиб, так и не доучившись.

— Это тебе кто рассказал? — скрипнул зубами Креол. — Опять Шамшуддин?! Я убью его!

— Нет, это Хуби, — испуганно ответила Вон.

Креол скрючил пальцы и зашевелил губами, изрыгая безмолвные ругательства. Ванесса втянула голову в плечи, ожидая взрыва.

Не стоило выдавать бедного джинна…

Однако сегодня Креол проявил добродушие. Беззвучно побранившись пару минут, он успокоился и уже совсем мягко сказал: