Оценка места уличных боев в классическом военном мышлении требует понимания приоритета стен в стратегии тех лет. Строительство крепостной стены являлось крупнейшей и наиболее дорогостоящей общественной работой, какую когда-либо выполняли граждане большинства полисов[270]. Возведенные стены сообщали всей ойкумене о самостоятельности и автономности полиса. Платон мог ратовать за «стены из бронзы и железа» против земляных, но когда речь заходила о защите родного города, греки никогда не пренебрегали практической ценностью фортификаций[271]. Да, классическая война рисовалась как жестокий и кровопролитный поединок и ставила открытый бой выше осад и различных «хитростей», к середине V в. до н. э. оборонительная стратегия уже основывалась на неприступности стен и была хорошо известна в Афинах[272]. Этот город был исключительно хорошо подготовлен для реализации такой стратегии, поскольку мог опираться на доходы от торговли с заморскими колониями. Впрочем, граждане малых полисов тоже считали укрытие за стенами вполне допустимым при обороне, особенно когда сталкивались с численно превосходящим противником. Они выбирали открытый бой, только если численность войск примерно совпадала. На самом деле, тщательный анализ Пелопоннесской войны показывает, что осада городов случалась вдвое чаще, чем сражения на открытой местности[273].

Запасы, которые греки классического периода размещали внутри стен, отражают поголовную панику, что порой охватывала защитников при известии о появлении сил противника в пределах территории города. Даже спартанцы, гордившиеся отсутствием у Спарты городских стен, были подвержены этой панике: в 370–369 гг. мужчины и женщины переполошились при появлении фиванцев в пригородах[274]. С учетом расходов, необходимых для строительства городских стен, и психологической важности их возведения и целостности, нет ничего удивительного в том, что бои внутри стен почти всегда рассматривались как крайняя мера, а не как стратегический вариант. Показательно, что древние источники упоминают единственный случай добровольного отказа защищать стены ради сражения в городе. Это произошло в фессалийском Фарседоне в середине IV столетия до н. э., когда защитники города безуспешно пытались заманить македонян Филиппа в засаду на улицах[275].

Греческие военные мыслители, вероятно, отрицали значимость городских боев как предпочтительного способа ведения войны еще и по той причине, что это опровергало устоявшиеся представления о гендерной и статусной иерархии. Классический идеал гражданина означал, что война является сугубой прерогативой свободных мужчин. Женщины и рабы должны оставаться дома, под надежной защитой домашних стен. Бои в городе, однако, лишали мужчин приоритета в этой области, не говоря уже о том, что они ниспровергали понятие дома как исключительно частного пространства. Отметим, кстати, что в рассказах о городских боях обыкновенно подчеркивается активное участие женщин и рабов[276]. Кроме того, городские бои ставили бездоспешную бедноту вровень с зажиточными гоплитами, как бы подрывая устои общественного устройства.

Вдобавок греческие командиры понимали, что городская война жестока и переменчива, даже по древним меркам. Женщины и дети, наряду с комбатантами, считались справедливой добычей. Измены, массовые убийства, поединки до смерти были обычным явлением. Городская топография делала сражение более отчаянным, поскольку воинам, запертым на узких улицах и в домах, некуда было отступать. Даже те, у кого возникало желание пощадить сдающегося врага, могли отказаться от своего намерения, испугавшись внезапного нападения с тыла. Отсутствие связи с подразделениями в условиях городского боя означало, что командиры имели меньше возможностей прибегать к дипломатии – скажем, заключать перемирия, что было характерно для битв на открытой местности. Ночные бои и схватки в плохую погоду усугубляли влияние городского рельефа и слабой управляемости войск. А характер комбатантов не меньше, чем характер местности, способствовал жестокости городских схваток. Противоборствующие группировки в ходе гражданских беспорядков проявляли непримиримую враждебность: в Коркире граждане подожгли собственный город в попытке вытеснить противников[277]. Те, кто оборонял город от иноземных захватчиков, знали, что они сражаются не только за свою жизнь но и за жизни их семей и за само существование города. Нападавшие, в свою очередь, ворвавшись в город после длительной осады и кровопролитного штурма, рвались отомстить или «отплатить» как можно дороже и не разбирали, воин перед ними или мирный житель[278]. Все эти факторы заставляли греков опасаться городских боев.

Тем не менее есть несколько свидетельств того, что греческие командиры умели вести городскую войну, когда к тому вынуждали обстоятельства. Платейцы, конечно же, не преминули воспользоваться топографией своего города, чтобы истребить фиванских захватчиков. В Пирее в 404–403 гг., поскольку демократам не хватало людей, чтобы оборонять весь контур стен вокруг гавани, они умышленно сосредоточили силы на холме Мунихий, опорном пункте, до которого можно было добраться только по городским улицам. Разместив воинов на склонах Мунихия, предводитель демократов Фрасибул максимально использовал оборонительный потенциал городского ландшафта и обратил свой перевес в численности легкой пехоты против олигархов[279]. Эпаминонд, один из вдохновителей фиванского восстания 379 г., был хорошо осведомлен о сложностях городских боев. Признавая, что местность в центре Спарты не подходит для сражения между фалангами, он избегал прямого нападения на центр города в 370–369 и в 362 гг.[280] В Сиракузах в 350-х гг. полководец Дион попытался преодолеть раздробленность городской схватки. Он разделил свое войско на отдельные отряды и сгруппировал их в колонны, чтобы получить возможность нападать в нескольких местах одновременно[281].